Предисловие.

 

Писать политические трактаты в эпоху, когда любая статья объемом свыше двух тысяч знаков отметается читателем с формулировкой «много букв» - дело заведомо неблагодарное.

И все же я готов за него взяться, ибо время благоволит: период действий, требующий краткости, «боевых листков» и статей-лозунгов, бесславно ушел в прошлое. А размышления о том, почему так вышло, какие плоды принес бунт и его поражение, и, в особенности, как эти плоды следует использовать в будущем, требуют обстоятельности, порой несовместимой с краткостью.

Вопреки ожиданиям читателя, я не собираюсь заниматься обличением путинской власти в ее грехах, говорить о полицейщине и грязных политтехнологиях. Обличителей в последнее время предостаточно. Можно даже сказать, что как раз политическая элита обличителей и возглавила прошедшую кампанию – которая, как мы видим, закончилась провалом. И анализ причин провала – как раз то, с чего я хочу начать свою работу.

Боюсь, что читатели, ожидающие от этого трактата тонны грязи и прочих субстанций, уготованных для «лидеров оппозиции», будут слегка разочарованы: я не собираюсь очернять их сверх того, что они заслуживают. Победителей не судят, но и проигравших укорять до конца их дней за поражение также не много проку: куда вернее уяснить, что эти люди – безнадежные лузеры, и впредь относиться к ним соответствующе. Тем более, что вовсе не их бестолковость стала первопричиной поражения; подробнее об этом я напишу во второй части.

Но все же не столько желание копаться в прошлом и правильно понять настоящее надоумили меня взяться за эту работу, сколько стремление донести до читателя выводы, сделанные мной на основе этого пускай горького и противоречивого, но все же уникального опыта. Ибо при правильном понимании вчерашние упущения могут сказать о завтрашнем дне, об эффективных методах политической борьбы и ее целях больше, чем кто или что-либо. Поэтому третья часть трактата будет посвящена образам будущего, строящимся в настоящем благодаря опыту недавнего прошлого.

Нынешнее сумбурное время, отягченное горечью поражения гражданского общества, обманными маневрами власти и попытками проигравшей оппозиции состроить хорошую мину при плохой игре, чревато закреплением в общественном сознании неправильных выводов – и это при конечной позитивности вчерашнего опыта. Безусловно, я не претендую на звание «истины в последней инстанции», и практически уверен, что некоторые мои выводы покажутся читателю спорными. Но в не меньшей степени я убежден, что любой читатель, ознакомившись с трактатом, извлечет из него немало полезного, и если не согласится с моими выводами, то сделает свои; иначе я не взялся бы за работу такого масштаба.

Надеюсь, что и читателю час потраченного времени не покажется вырванным из жизни впустую.

 

Часть I. Что случилось и не случилось и кто виноват

ОЧЕВИДНОЕ

Скажу сразу, я не имею намерения углубляться в анализ бунта, его хронологии и ошибок больше необходимого, благо написано об этом немало, в том числе и по делу. И потому я хочу упомянуть лишь те грани минувшей протестной кампании, что напрямую относятся к дальнейшему развитию повествования.

Очевидность поражения кампании «За честные выборы» для людей, способных мыслить аналитически, прояснилась гораздо раньше, чем 5 марта. И причиной заведомого поражения стали не только ухищрения и грамотные медийные провокации власти, превратившие бунт в балаган с Собчаками, термосами и выборами «революционного лука». В большей мере оппозиция сгубила себя сама, допустив в процессе кампании все мыслимые и немыслимые ошибки. И разумеется, виноваты в этом, в первую очередь, лидеры.

Здесь я умолчу о допущенных ими ошибках, несвоевременных мерах и заведомо проигрышных ставках – всему свое время. Уместным считаю начать с главного, а именно с личностей «вождей» и их призывов, не углубляясь при этом в конкретику и воспринимая их в совокупности – так же, как их воспринимали массы.

Неудивительно, почему со временем от кампании открестились не только радикалы, но и большая часть адекватных людей: помимо шансов на победу, восстание потеряло вдобавок статус «надпартийного» и «всенародного», планомерно превращаясь в политическую интригу узкой группы лиц. Соответственно, внимание граждан переключилось на личности и обещаниях людей, приватизировавших народное негодование – и уже с этого момента «лидеры оппозиции» начали терять очки. Ибо разделились в глазах народа на два сорта: «политических нулей», вроде Удальцова, Яшина или Чириковой, и «политических минусов», дискредитировавших себя в прошлом – Немцова, Касьянова, Рыжкова и иже с ними. Само собой, людские взгляды на всеблагие обещания вождей, брошенные сквозь призму их политических биографий и самих личностей, не могли не меняться соответствующе. И винить кремлевские СМИ, даже за перегибы и подтасовки фактов, здесь, в общем и целом, неуместно – «неча на зеркало пенять…».

Поистине величайшей бедой оппозиционных лидеров стала их неспособность предложить народу нечто большее, чем стандартный набор «перемен». Я утверждаю, что это именно «неспособность», а не «нежелание», поскольку эти люди прикованы намертво к системе ценностей демократии/либерализма/капитализма. Они – рабы этой системы, о чем говорят их мелкобуржуазные радости, вроде «Инфинити» Навального и дубайских каникул Немцова. И потому наивно ждать от них предложений качественного, а не количественного характера – предложений, которые могли бы заставить народ не просто заинтересоваться, но поверить в благую мотивацию лидеров оппозиций в целом. Что было бы совсем не лишним, ибо никакие антикоррупционные расследования и никакие обещания лучшей жизни, строящиеся на противопоставлении себя очерняемой власти, не отбеливали до конца образы вождей, у большинства из которых «рыльца в пуху»; народ, повторюсь, склонен оценивать вещи в общем и целом, и ему плевать, что Немцов и Касьянов украли меньше, чем Путин – тем более, что по телевизору об их «коррупционных скандалах» говорят чаще.

Безусловно, высшей несправедливостью с моей стороны было бы равнять всю оппозицию под одну гребенку. Ведь были и те, кто предлагал народу качественные перемены. В первую очередь, я имею в виду Лимонова, а также националистов – Белова, Демушкина, Крылова и других. То, что их отвергла «болотная верхушка» – вполне закономерно. То, что их не принял народ, не пошел за ними даже тогда, когда «болотники» на глазах теряли последние шансы – вполне показательно. И дело здесь не в антипатиях к идеологиям и личностям. Дело в народе и его мотивации.

Протестные массы прекрасно знали, чем их не устраивает «Единая Россия» и Путин, но в то же время с трудом представляли себе, какими качествами должны обладать предводители их восстания сегодня, чтобы завтра, придя к власти, они не оказались вторыми единоросами и путиными. Поэтому они выбирали своих предводителей по критериям известности и «удобоваримости», чтобы вполне популистские предложения вождей удовлетворяли вполне тривиальные пожелания народа. Но самое нелепое, что люди, ожидающие от предводителей популизма и пустых обещаний, заранее были готовы клеймить их за популизм и пустые обещания… То есть потенциал «болотных лидеров» был не более ущербным, чем устремления протестных масс, и, в конечном счете, именно незрелость граждан определяла невозможность победного финала кампании.

Воздух «болотных митингов» сотрясали напевы Цоя, но «перемены», которых «требовали наши сердца», ограничивались строгими системными рамками демократии/ либерализма/ капитализма. И в понимании «сознательных граждан» перемены означали скорее ребрендинг, нежели революцию (прим. хотя и это, вполне трендовое и продаваемое нынче слово, будоражащее незрелые умы каноническими образами Че Гевары, изредка звучало с трибун), смену одних, порядком опостылевших физиономий, на другие. Со святой надеждой, что после проведения «честных выборов» (причем не важно, каких именно) Немцов и Навальный раздадут народу золото партии Ж. и В., а булки сразу начнут расти на деревьях… И, безусловно, ветер перемен, помимо принесенного урожая крупных купюр, не должен был пошатнуть старых порядков, принципов системы демократии/ либерализма/ капитализма.

Поражение кампании открыло народу глаза на комплекс очевидных фактов. Так, народ понял, что «победа революции» в соцсетях не гарантирует окончательную победу; что «всенародные» митинги на Болотной и Сахарова могут быть переплюнуты провластными сходками по численности; что причастность к кампании нескольких «звезд экрана» не обрекает ее на победу; что «независимые» СМИ независимы лишь до тех пор, пока их не прижмут акционеры из госкорпораций; что Немцов, Навальный и прочие – кучка таких же жлобов, ведомых своими, а не «всенародными» интересами. Что существующая оппозиция проигрывает власти по всем ресурсам и фронтам.

И совершенно неудивительно, почему многие вчерашние энтузиасты вдруг пополнили ряды скептиков. Просто все вышеуказанные факты превратились в один окончательный вывод: что революция и какие бы то ни было «перемены» по инициативе снизу сегодня невозможны.
Но поскольку этот вывод справедлив лишь отчасти, а его закрепление в общественном сознании в качестве безоговорочного чревато плачевнейшими последствиями, я поспешу опровергнуть его в следующей главе.

УПУЩЕННЫЙ МОМЕНТ

Популярное нынче мнение, что гражданский протест был изначально бесперспективен, не соответствует действительности. Ибо как раз на начальном этапе, в первой половине декабря, бунт имел отличные шансы на победу.

Причиной возмущения, мотивировавшего выход людей на улицу, были не сами выборы, сколь бы грязными они ни были, а всесторонняя усталость народа от власти. Изначально выборы были прецедентом, а не самоцелью: большинству декабрьских бунтовщиков, в общем и целом, было плевать на фальсификации – народ воспринял известия о них как сигнал, как стихийный клич «понеслась!». И именно этой стихийностью и следовало воспользоваться лидерам – если, конечно, они намеревались устроить переворот. Но «лидеры», ведомые то ли трусостью, то ли своими личными интересами, намеренно загнали бунт в стойло Болотной площади, попутно превратив лозунг «за честные выборы» в вещь в себе.

Их усилиями призывы к свержению власти сменились призывами к проведению «честных выборов», параллельно изменив как умонастроения протестующих, так и во многом их состав. К 10 декабря паритет в толпе имели уже не гражданские пассионарии, зачинившие первую волну бунта, выходившие на улицу с 5-го по 8-е число (причем седьмого и восьмого – вопреки призывам горе-вождей «приберечь силы»), а пресловутые хипстеры и «средний класс». Так стихийный народный бунт выродился в политическую кампанию «за честные выборы», а уже вскоре и лидеры, и обновленные протестные массы начали выступать «за перемены, но против революции».

Причину этого можно было бы искать в трусости масс, но в качестве первопричины я готов выделить безграмотность.

Увы, лишенные опыта, а вместе с ним и здорового взгляда на политические реалии страны, протестные массы оказались не в состоянии понять, что в условиях современной авторитарной России ни одна оппозиционная партия и ни один неугодный Кремлю кандидат не имеют шансов придти к власти конституционным путем; даже в случае абсолютно честных выборов. Если бы «болотники» выдвинули на президентские выборы одного из своих предводителей в качестве единого кандидата от оппозиции (а власть бы «прислушалась к голосу народа» и допустила его до выборов), он не набрал бы более 8 - 10% голосов. И даже если бы бунт породил нового предводителя, чьи выдающиеся качества сделали бы его бесспорным авторитетом в своем стане и воплощением национального лидера в глазах народа, гипотетический идеальный кандидат не получил бы больше 20% голосов. В этом случае сработал бы менталитет «молчаливого большинства», недоверчивых обывателей, узревших в его амбициях и потенциале скрытый источник зла и бесчисленных бед.

Та же безграмотность (вкупе с наивностью и трусостью) заставила народ убедить себя в возможность «перемен» без «революций». Прискорбно, но народ до последнего верил, что болотными стояниями с задорными плакатами в руках можно добиться от власти эфемерной справедливости. А когда самые догадливые и стойкие «болотники» поняли, что избранная ими тактика не приведет к победе, было уже поздно.

Исходя из сказанного, можно сделать вывод, что только курс на революцию, только бескомпромиссные и жесткие уличные столкновения могли привести неплохо начатое дело к победному завершению. И только в том случае, если события развивались бы стремительно и своевременно.

По большому счету, уже вечером 10 декабря, после болотного позора, на бунте можно было ставить крест. Согласившись идти в загон и дав властям спасительную двухнедельную передышку, народ упустил случай – свое единственное «оружие победы». С этого момента бунт преобразовался в протестную кампанию, одновременно потеряв какие-либо шансы на успех: ибо власть, получив тайм-аут, мобилизовала все свои силы, потенциал которых многократно превосходит резервы оппозиции.

Но если массам простительна неграмотность, то предводителям – нет.

О величайшей значимости случая в политике известно издревле, и потому сомнительно, что образованные и политически опытные Немцов с Рыжковым могли не знать, что мирный болотный выпас есть ни что иное, как упущение случая, рассеивание народного гнева прахом по ветру. Знали, и наверняка. Полагаю, народ не должен забывать имена своих героев.

Подводя итог, можно сказать, что власть не смогла бы так легко справиться со всплеском народного негодования, если бы усилиями «пятой колонны» стихийный декабрьский бунт не был бы превращен в «протест», не стал бы частью системы – даром, что со знаком минус. Загнанный в рамки рационального, бунт стал подвержен противодействию рациональными же методами; тем более, что после метаморфозы его потенциал стало возможно измерить. Останься бунт трансцендентным, надпартийным и несистемным от начала и до конца, сомнительно, что власть нашла бы оптимальный способ его подавить.

ВОПРОС ВЛАСТИ

Невзирая на то, что участники протеста выступали не за революцию, а за некие «перемены», вопрос власти, должной придти на смену «жуликам и ворам», все же не раз поднимался в общественных дискуссиях. И порой разговоры выходили-таки за пределы обычного «справедливого демократического» спроса и популистского предложения.

Здесь считаю уместным оторваться от рассматриваемого случая, дабы обратиться к классику – небезызвестному флорентийскому мыслителю Никколо Макиавелли, прозванному потомками «отцом политологии».

Макиавелли в своей работе «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия», ссылаясь на историю Древнего Рима, классифицировал возможные формы управления государством, разделив их на шесть видов: принципат, правление оптиматов и народовластие, а также их дурные, выродившиеся формы – тирания, олигархия и безвластие соответственно. Причем смена форм по его теории происходит в строгой последовательности: – принципат – тирания – правление оптиматов – олигархия – народовластие – безвластие –…, и цепь перемен, завиваясь, обращается в историческую спираль. Убедиться в справедливости этой теории можно не только на примере Рима, но и любого другого государства, взяв на рассмотрение продолжительный (либо богатый на перемены) период его истории. При этом важно учитывать, что спираль завивается неравномерно: порой государства меняют свой облик за часы, порой же на это уходят века – чаще «смутные» и «темные», нежели «золотые».

Определить форму правления, существующую в нынешней России, нетрудно. Вопреки либеральным стонам (прим. превращающимся в истеричные вопли на митингах) о «диктатуре» и «тирании», режим Путина – ярко выраженная олигархия, в исконном смысле «власти немногих». На пике вертикали власти сидит не Путин Тиран, а команда (или «клан») Путина, и если бы вдруг на голове Путина загорелась шапка, его легко заменил бы другой «человеко-бренд». В частности, до 4 марта роль спецрезерва олигархии выполнял Прохоров, призванный кремлевской администрацией в качестве «оппозиционного кандидата», и облюбованный «болотной оппозицией» по ее дурости. Впрочем, в той или иной мере эту роль выполняли все кандидаты, допущенные до выборов.

Возвращаясь к теории Макиавелли, логично предположить, что на смену нынешней олигархии должно придти народовластие; собственно, предводители оппозиции на него и ориентировались. С поправкой на общественную мысль эпохи, современное российское народовластие обретает ультралиберальную форму, ориентированную на швейцарскую или скандинавскую модель общества. Иначе говоря, на модель «маленького уютного домика» Навального.

Очертания и пределы устремлений такой модели представить нетрудно: общество, живущее по принципам демократии, социальной справедливости и свободы, ограниченной лишь законами – строгими, но вполне либеральными. Свобода слова, свобода мысли, свобода предпринимательства, свобода перемещения и миграции. Невмешательство государства в дела рынка и личную жизнь граждан. В двух словах: общество благоденствия, стремящееся стать раем на Земле…

Но если же – так, чисто ради интереса – отвлечься от упоения идиллической картиной и сделать поправку на менталитет и развращенность общества, становится понятно, что внедрение либерального народовластия грозит обернуться сущим адом, началом пути в никуда. Причем даже если отмести фактор внешнего вмешательства –ибо развращенное общество обещает сожрать само себя.

ВИЗАНТИЙСКОЕ НАСЛЕДИЕ

Россию не зря сравнивают с Византией, и Москва не спроста зовется Третьим Римом. Империи гибнут не из-за кровавых тиранов, не из-за бесталанных временщиков и даже не из-за нашествий варваров. Они гибнут из-за развращенности и изнеженности народа.

Рим пал тогда, когда императоры «возлюбили превыше солнечного зноя тенистую прохладу», а для простых римлян «хлеб и зрелища» стали важнее, чем служба на благо империи. Римские легионы тем временем все больше комплектовались наемниками-германцами. И чем развращеннее, богаче и «цивилизованнее» становился Рим, тем крепче и могущественнее становились его соседи. Что, в конечном счете, и определило судьбу Империи.

Схожая участь постигла и Византию. Излишняя самоуверенность ромеев, привычка гордиться своей цивилизованностью и имперской мощью априори, не поддерживая их в должной мере, архаичность институтов власти вкупе с традиционными придворными интригами и, опять же, всеобщей развращенностью, снизу доверху и сверху донизу – вот что погубило Восточно-Римскую Империю. Непобедимость османских варваров, как и в случае с вестготами, была отнюдь не первопричиной, а лишь следствием византийской развращенности.

К слову, регулярно промелькивающие в последнее время сравнения РФ с Византией весьма удачны и актуальны, ибо сходства двух государств и цивилизаций налицо. Подобно Византии, современная Россия также представляет собой бывший геополитический полюс, великую империю прошлого, богатая история, обширные земли и номинальная независимость которой ни в коей мере не сулят ей ни былого величия, ни долгих лет.

Со времен падения Рима в V веке и вплоть до эпохи Крестовых походов, когда на Западе окрепли католические государства, а на Востоке в борьбе против неверных еще сильнее сплотились арабы и турки, империя греков-ромеев была сильнейшей мировой державой. Но пассивная оборонительная политика в культурных и военных делах со временем высасывала мощь из Византии, превращала сверхдержаву в страну-аутсайдера, разрываемую в клочья менее могущественными, но более активными и воинственными соседями. Обширные, но слабо защищенные границы Империи из века в век сжимались, планомерно приближаясь к столице, пока в 1453 году турки, захватив Константинополь, не поставили точку на величии греческой цивилизации. С тех пор и поныне достижения греков ассоциируются скорее с античностью, нежели с тысячелетней историей Византии, и уж никак не с современностью.

Думаю, параллели с русской историей очевидны. Обращение Руси в православие стало символическим связующим звеном исторических цепей двух цивилизаций. Помимо обретения русским народом гаранта аутентичности (в силу того, что западный мир принимал католичество, а восточный – ислам), православие обрекло Русь на разделение незавидной геополитической участи Византии – во веки веков стать промежуточным европейско-азиатским государством, находящимся между молотом и наковальней.

В связи с вышеуказанными историческими примерами считаю лишним добавлять, что фактор развращенности ни в коем случае не стоит списывать со счетов. Особенно если речь идет о революции, «демонтаже системы» и прочих государственных изменениях. Макиавелли писал на этот счет:

«Там, где человеческая материя здорова, волнения и смуты безвредны; если же она затронута разложением, не помогут никакие хорошие законы, разве что какой-нибудь единоличный правитель, прибегнув к чрезвычайному насилию, заставит их соблюдать и сделает упомянутую материю пригодной».

Развращенность не только ведет нации и государства к неминуемой гибели, но и губит любые благие начинания. А российская «человеческая материя» испорчена весьма, что заметно, увы, и на примере нынешних оппозиционеров. Поэтому можно сделать вывод, что провал минувших волнений пошел на пользу и государству, и народу: революция хипстеров и торгашей под предводительством политических неудачников и пройдох едва ли могла привести к чему-то хорошему. Неудачи же способны заставить людей задуматься и вынести из произошедшего правильный урок, понять, что причины провала кроются не столько в силе противодействия системы и слабости вождей оппозиции, сколько в ущербности мотивации граждан, в их собственной развращенности.

***

Таким образом, борьба против развращенности обретает статус первостепенной для любых сил, стремящихся не просто изменить власть в стране, но и сделать эту перемену в высшей степени полезной для народа и государства.

Бесполезно лечить массы от развращенности путем морализаторства – в эпоху постмодернизма, сарказма и скепсиса это чревато в лучшем случае апатией. Совершенно ни к чему пытаться вылечить всех, бороться за каждую «заблудшую душу»: не надо забывать, что большинство всегда пассивно, и изменение глобальных процессов зависит от действий большинства в наименьшей степени. Ни к чему льстить людям, пытаться угодить всем и каждому. В условиях времени, единственная четко выраженная генеральная линия выглядит предпочтительнее хаоса уклончивых «всеблагих» обещаний.

Сложившаяся в обществе ситуация не просто благоволит инженерам человеческих душ – она зависима от них всецело. В ближайшем будущем роль творцов, воздействующих на сознание и нравственный облик граждан, станет главнее ролей политиков, обреченных ближайшие пять лет молоть языком впустую, и журналистов, мусолящих их треп на свой лад. Так что стократ неправы горе-творцы, впавшие или готовые впасть в хандру: ибо когда человек сталкивается с непреодолимой угрозой, он полагается не на свои силы, а на силы высшего порядка. А сила искусства, сочетающего осознаваемое с подсознательным, не в пример выше сил политики и журналистики.

Под творцами я ни в коем случае не подразумеваю деятелей культмассового сектора, равно как и вчерашних «буревестников» (перемен, а не революций) Акунина, Быкова, Шевчука и прочих. Начнем с того, что это авторитеты прошлых поколений – слишком старых не то что для революций, а даже для того, чтобы менять «свои привычки». А закончим тем, что «деятели культуры» имеют склонность к перебежничеству, что провоцирует сомнения в рядах не только их поклонников, но и оппозиции в целом.

Время требует новых героев. И на культурно-нравственном фронте ими должны стать «бродячие проповедники», сеющие в сердцах людей новые грани разумного, доброго и вечного. Учитывая, что со времен декабристов свет русской культуры, как правило, творил и существовал на полулегальном положении, нынешнюю ситуацию не назовешь исключительной.

Конечный посыл актуальной культуры, несомненно, должен быть созидательного характера, ибо заложенная в пост-модернизм деструкция одновременно бессильна в борьбе против деструктивного же мейнстрима (система не рухнет – бездонного медного таза хватит для обоих потоков нечистот), и бесполезна в деле исправления развращенных душ.

И если что нынче и подлежит уничтожению, так это национальные комплексы, прочно засевшие в русском менталитете и делающие любое восстание не только заведомо провальным, но и вредоносным предприятием.

 

Часть II. Национальные комплексы

 

Важнейшим комплексом русского народа, не только в наши дни, но на протяжении всей его истории, стоит считать КОМПЛЕКС НЕЗЫБЛИМОСТИ ВЛАСТИ, выливающийся в смиренную апатию безропотного большинства и пораженчество тех, кто желает что-то изменить. Безусловно, истоки подобных умонастроений кроются в нашей истории. Крепостное право осталось в прошлом, 70 лет жизни «под чутким руководством» почти забылись, но народ по-прежнему остается сословием рабов.

 

Печально, что не только в пресловутых «быдломассах», но и у энной прослойки сознательного населения принято считать, что власть незыблема априори, и что революции не несут качественных перемен – мол, из рук одних подонков власть переходит в другие… Помимо раба внутри, за этих людей говорит их безграмотность.

 

Достаточно ознакомиться с историей Древнего Рима, чтобы понять, что все его историческое развитие строилось на переменах и революциях, на противостоянии плебса и Сената, и именно своевременные государственные переустройства раз за разом приводили эту цивилизацию к превосходству над остальным миром. Бесспорно, далеко не всегда новые правители оказывались лучше предыдущих, и не все новые порядки шли во благо государству в целом и плебсу в частности. Но при этом сама гражданская активность римлян была для них гарантом защиты: единожды приведя во власть будущего угнетателя, народ, как правило, находил силу сбросить его с трона, дабы возродить утерянную свободу; и это свойство выгодно отличало римлян от других, более «смиренных» народов. Так, из 26 римских императоров лишь десять умерли своей смертью, и, за редкими исключениями, их гибель шла на пользу и народу, вершившему расправы, и всей цивилизации.

 

Бесчисленное множество «кровавых революций» и «мирных демонтажей власти», происходивших на протяжении всей истории человечества, легко развеивает миф о незыблемости власти как явления. Что же касается пользы перемен для народа, то здесь можно отследить донельзя простую закономерность: чем меньше вклад народа в революцию, тем меньше вероятность дивидендов. Так что наивно ждать подачек от новых правителей, пришедших к власти в результате «дворцовых переворотов» или иных форм революции верхов (в том числе «оранжевых революций» под предводительством выкидышей большой политики, вроде Немцова). Не столько удивительно, сколько печально, что в эпоху образованности с экономическим уклоном граждане не могут ни сопоставить оба факта, ни уяснить их по отдельности.

 

***

 

Следующий национальный комплекс, КОМПЛЕКС НЕОБОСНОВАННОСТИ БУНТА, во многом связан с предыдущим. Немудрено, что наблюдая за тем, как протестная кампания терпит неудачу за неудачей, и слыша из всех динамиков и щелей стоны «нам есть что терять», со временем все больше бунтарей впадало в уныние. А в особо тяжелых (и, увы, нередких) случаях горе-бунтовщики, складывая оружие, пытались выдать поражение за победу – оправдываясь, что их «голос услышан» властями, а «революции нам не надо», потому что «нам есть, что терять»…

 

После того, как февральские митинги в поддержку Путина оказались многочисленнее оппозиционных, у предводителей вторых поубавилось желание апеллировать к гласу народа, полагаться на большинство. Использование властями административного ресурса, безусловно, объясняло многое, но, увы, значительная часть рядовых несогласных, почувствовав расклад сил, уверовали, что простому народу не нужны потрясения. И им самим, «бунтарям», в общем-то тоже.

 

Без сомнений, вопрос о целесообразности «потрясений» для общества выходит за рамки нынешней ситуации. Для наглядности предлагаю сравнить общество с человеческим телом. Лишенное движения, нагрузок и целенаправленной работы над собой, тело заплывает жиром, становясь не только не красивым, но и не здоровым. Но покуда поддержание тела в тонусе чревато изнурительными нагрузками, а развитие мышц – болью, тело имеет склонность к покою и безделью. И только сила воли и духа могут заставить человека привести себя в форму, обрести не только здоровье, силу и красоту, но и право называться человеком.

 

Излишне говорить, в каком состоянии пребывает тело нашего общества. И немудрено, что наиболее «темным» слоям населения не нужны потрясения, неудивительно, почему они брюзжат при одном упоминании о них и бросаются составлять опись того, что у них «есть потерять».

 

Заканчивая разговор о «широких массах», повторюсь, что массы всегда идут на поводу у силы. За кем сила, тому они и поддакивают. Поэтому их «мнение», по большому счету, должно волновать только их самих. Однако не стоит забывать, что «лучшая из крепостей – не быть ненавистным народу», и потому «уличные революционеры», заведомо открещивающиеся от народа, противопоставляющие себя народу (норковыми шубами и прочими атрибутами своего «элитарного» класса), столь же заведомо обречены на поражение.

 

Вставая на тропу войны с нынешней властью, необходимо отбросить сомнения и оправдания, в первую очередь – в отношении себя и своих действий. Оправдывать власть и созданные ею порядки также не стоит. Учитывая авторитарное устройство государства, при котором большинство сфер жизнедеятельности социума зависимо от рычагов госструктур, логично, что в существующих проблемах общества виновата власть; а она, в свою очередь, устроена по принципу «вертикали». И глупо верить в светлое будущее путинской России: хотя бы потому, что нынешние демографические показатели пророчат существенное старение, а в недалеком будущем – вымирание нации (прим. подробнее об этом можно почитать в моей статье «Как ямы превращаются в могилы»).

 

Надо понимать, что борьба с нынешней властью более чем обоснованна – она необходима, покуда пути «развития», по которым нынче следует Россия, ведут страну в никуда. И только кардинальные качественные изменения в состоянии вернуть нашу страну в список сверхдержав, и вместе с тем обеспечить достойное будущее государству и нации.

 

Когда у больного останавливается сердце, бесполезно прописывать ему валерианку – надо брать дефибриллятор и давать ему заряд в 4 тысячи вольт. Каким бы шоком это не было для сердца.

 

***

 

Трудно сказать, что следующий комплекс погубил гражданский протест, но он, по моему убеждению, сделал его заведомо малостоящей затеей. Я говорю про КОМПЛЕКС РАВНЕНИЯ НА ЗАПАД.

 

Заглядывая в историю, можно легко удостовериться, что практически все попытки России догнать и перегнать Запад в экономическом плане, достичь европейского благополучия европейскими же методами, заканчивались одинаково. И сказывалось тут не столько различие уровней развитости технологий, сколько кардинальное различие менталитетов.

 

Популярное среди русофобов утверждение, что наш народ «не умеет работать», выглядит нелепым на фоне поистине эпических советских строек ХХ века, на фоне самоотверженного труда тыловиков, на фоне поднятой целины и стахановских шахт. При должной мотивации (и речь идет не только о репрессивных методах – строительство БАМ, к примеру, велось за счет энтузиастов, собравшихся по собственной воле) русский народ не раз демонстрировал завидную трудоспособность. Другое дело, что наш подход к труду имеет спринтерский характер, мы не привыкли из поколения в поколение планомерно развивать одно большое дело – в отличие от тех же немцев. И если планомерный труд не приносит видимого результата, падает не только мотивация, но и трудоспособность в целом.

 

Та же модель работает и в сфере бизнеса. Российские олигархи (прим. впрочем, русских по крови среди них немного) заработали свои капиталы за счет извлечения сверхприбыли, благо не только хаос рынка 90-х, но и нынешние законы государства и рынка позволяют их извлекать. К развитию низкорентабельных секторов экономики, вроде сельского хозяйства, либо наукоемких, вроде хайтека или автопрома, они хладнокровны – нефть качать проще, надежнее и выгоднее.

 

В общем и целом, разорение и отсталость промышленности вкупе с хаосом в сфере малого и среднего бизнеса не дают нашей экономике ни малейших шансов кого-то догнать и перегнать. Углеводороды, между тем, не вечны. Иллюзия благополучия российской экономики рискует развеяться, когда наши нефть и газ окажутся не востребованы покупателями, что формирует не только экономическую, но и геополитическую зависимость России от Запада. Как и сейчас, так и в перспективе, равнение на Запад обрекает Россию на роль страны-неудачницы, завистливой и безнадежной.

 

Культурно-нравственная грань комплекса не менее прискорбна.

 

Не секрет, что любая идея, любая благая мысль имеет свою извращенную квази-форму. И из века в век мы можем отследить закономерность: практически любая мысль или идея, импортированная в Россию с Запада, сразу или постепенно, но неминуемо профанируется, видоизменяясь до безобразного. Так, петровская европеизация вылилась в русофобию, марксизм обернулся сталинизмом, идея о всенародных демократических выборах докатилась до уровня чуровского балагана. Человеческая натура и без того склонна к искажению мысли, толкованию аспектов в свою пользу, а если мысль вдобавок чужда менталитету, то результат рискует оказаться весьма плачевным.

 

Я ни в коем случае не утверждаю, что любое заимствование плохо. Без своевременного заимствования самих концепций классической музыки и кинематографа культурное наследие России, безусловно, было бы совершенно иным. Но когда речь заходит о слепом подражании деструктивному западному ширпотребу, порой становится жаль, что в России музыка и кино не запрещены законом, как в некоторых арабских странах.

 

В свете вышесказанного крайне прискорбно, что минувшие бунты благодаря усилиям «вождей» приобрели ярко выраженную прозападную ориентацию. Я даже не говорю про поход оппозиции к американскому послу – поистине мудрейший способ завоевать всенародную поддержку. Я говорю о моральном равнении на Запад.

 

Призывы Навального превратить Россию в «маленький уютный домик» абсурдны и провокационны. Учитывая неконкурентоспособность России в экономической игре по правилам Запада (с коим автор проекта столь подозрительно близок), а также корявый национализм Навального, грозящий стране сепаратизмом, Россия Навального действительно рискует превратиться в нечто маленькое - только не в «уютный домик», а в «покосившийся сарайчик»; и потому его призывы абсурдны. В то же время, бюргерский проект «маленького домика» актуален ТОЛЬКО для маленьких европейских государств, уверенных в безопасности своих суверенитетов и лишенных геополитических амбиций. Это случай Швейцарии, Голландии или Дании, но никак не России. Учитывая при этом, что благодаря остаткам советского наследия Россия номинально остается геополитическим полюсом, бывшей «красной угрозой», богатой ресурсами, территорией и враждебными соседями, призывы стать «уютным домиком» сродни призывам разобрать крепостные стены и строить из камней дворец, когда враг уже под стенами. Суть провокация.

 

Популярность концепции Навального у среднего класса вполне естественна. Бюргерская нацдемовщина к лицу «норковым шубам», чувствующим (и знающим – благодаря «РосПилу»), что Путин и его команда им «слегка недодает»; тем более, что за счет «бархатной революции» миллионеры имеют неплохие шансы переквалифицироваться в миллиардеров. А для хипстеров средней руки, креативных макюзеров, «уютный домик» и вовсе является пределом мечтаний, ибо для них, живущих сегодняшним днем, могущество и независимость страны ничто по сравнению с личным благосостоянием – на увеличение коего они, собственно, и рассчитывают. И неважно им, кто будет у руля: Навальный, Немцов, Прохоров или «услышавший их» расщедрившийся Путин.

 

Выбирая между полезным и вкусным, дети заведомо предпочитают второе, и если бы дети сами определяли свой рацион, они питались бы одними конфетами и пирожными. Плачевные итоги такого питания описывать излишне. Точно так же и наши «революционные массы», уже порядком избалованные, ожиревшие и беззубые, требуют от власти «еще конфет» и ведутся на «сладкие» обещания незнакомых дядек. При том, что им следовало бы сменить рацион, а по-хорошему – вообще отказаться от сладкого, во благо профилактики сахарного диабета.

 

***

 

Пристальное внимание нашей общественности к Западу вполне объяснимо. И дело не только в «скромном обаянии буржуазии», естественной притягательности европейского благополучия. Победа Запада в минувшей геополитической схватке, битве за превосходство идеологий, попросту не могла не сказаться на психологии побежденных, не могла не заставить уверовать массы в торжество их модели общества. Тем более, что корни КОМПЛЕКСА НАЦИОНАЛЬНОЙ НЕПОЛНОЦЕННОСТИ зарыты еще глубже.

 

Петровское наследие не отпускает русский менталитет до сих пор, несмотря на многочисленные победы России над Западом, от петровского же триумфа под Нарвой и вплоть до Второй Мировой Войны. Заветы «Юности честного зерцала» привили русским не только трепетную ксенофилию, но и порожденную ею страсть к национальному самобичеванию. Причем русское самонедовольство имеет склонность расти подобно снежному кому, от недовольства малым, своим костюмом и хлебом насущным, до полного разочарования в укладе своего бытия, в своей культуре и традициях. И чем сильнее крепчает русофобия, тем сильнее крепнет ксенофилия. «Западофилия» – в особенности.

 

По степени национальной закомплексованности русские нынче сродни индусам, обожествляющим белых господ-сахибов. Вот только Россия никогда не была колонией, а индусам, к их чести, никогда не приходило в голову превозносить в ущерб себе малые народности, возводить сохранение чужих традиций в ранг святой обязанности.

 

Не удивлюсь, что если бы этот критерий можно было измерить как абсолютную величину, то существующая в современном российском обществе русофобия оказалась бы многократно больше, нежели русофобия хазар, татаро-монголов, поляков, немцев и других народов, некогда стремившихся истребить русскую нацию. Ибо нынче русофобия доходит до абсурда: не только до презрения к традициям, верованиям, истории и языку, но и до отрицания их как таковых, вплоть до отрицания существования самого этноса. Да что говорить, если даже русскую кухню с недавних пор принято считать заимствованной от начала и до конца (прим.: хотя интересно, у кого были заимствованы блины с икрой, окрошка, солянка, тройная уха по-царски, рассольник и кислые щи?).

 

В основе национального самоотрицания лежит целый комплекс причин, но главной причиной, по моему убеждению, является государственная политика, целенаправленно уничтожавшая и уничтожающая поныне национальную принадлежность этнического большинства. Вождям Советского Союза это было необходимо как на этапе построения интернациональной империи (в качестве залога формального равноправия республик и народов), так и на этапе сохранения ее целостности (в качестве панацеи от межнациональных конфликтов и сепаратистских настроений меньшинств). Власти постперестроечной России, прекрасно осознавая силу национализма, предпочли иметь дело не с русским народом, а с синтетическими «россиянами». Апофеозом их политики стала отмена национальности по паспорту. Немногие тогда восприняли этот жест всерьез, в полной мере оценили его символизм. А зря.

 

Отмена вышеуказанной графы автоматически изменило концепции государственного устройства в плане взаимоотношений государства и народа. Концепция патриотизма восторжествовала над концепцией национализма – за счет лишения второй легитимности.

 

Здесь считаю уместным внести некоторые уточнения. Концепция национализма подразумевает, что нация создает государство, в то время как концепция патриотизма означает обратное: создание нации государством. Таким образом, российские власти придали себе первичный статус, превратив народ в свое «детище». Поэтому, с точки зрения властей, «любовь к Родине» у «россиян» может подразумевать лишь любовь к государству, а не к своей нации. А поскольку при этом государство закрывает глаза, а зачастую открыто поддерживает вспышки национальной гордости меньшинств, можно сделать вывод, что политика денационализации направлена, в первую очередь, против этнического большинства. Что немудрено, поскольку именно русских власти боятся больше всего, именно русский бунт представляет для них наибольшую опасность.

 

Провал бренда «россияне» очевиден. За исключением представителей отсталых слоев населения и заведомо ангажированных лиц, едва ли кто станет спорить, что само слово «россиянин» не несет положительной энергии, не зажигает гордость в сердцах, не сплачивает нацию от одного факта причастности к ней. Напротив, «россиянин» у адекватных людей вызывает неприятные ассоциации – опять же, с отсталыми слоями населения, с алкоголизмом и разрухой.

 

Из вышесказанного надо делать правильные выводы. В уродстве созданного государством голема виноват не столько материал (а в начале 90-х нация пребывала в отвратительном состоянии), сколько кривые руки, попустительство и злой умысел скульпторов. Суть беды в том, что власти и не помышляли строить крепкую, сплоченную и величественную нацию. И как ни банально это звучит, слабым народом проще управлять, и потому создание сильного народа не входило и не входит в меркантильные интересы правителей. А если вдобавок у народа отнять последнее (и самое важное), за что он может зацепиться – национальную принадлежность, - то превосходство государства над народом становится безоговорочным, а любые попытки борьбы граждан с беспределом правителей – тщетными.

 

Целевой аудиторией и опорой минувшего протеста был бренд «гражданин», зачастую с приставкой «сознательный». Бесспорно, репутация этого бренда не в пример выше запятнанного водкой и пельменным бульоном «рассеянина», но и он имеет ряд недостатков, важнейший из которых – системность. Проблема не в том, что по сути гражданином является каждый, от подзаборного пьяницы и до президента. Проблема «гражданина» - в логической (и моральной) привязанности к государству, конституции, закону и патриотической концепции в целом (в соответствии с которой, повторюсь, народу отведена вторичная роль). Таким образом, бунт «граждан» изначально системен, а следовательно – предсказуем и победим. Предмет его борьбы строится на противоречии действиям власти, призывах удовлетворить насущные требования, и потому нелогично ждать от «гражданского» бунта качественных перемен. Впрочем, и количественных тоже: покуда власти понимают, что ореол «гражданственности» не способен придать толпе необходимую решимость.

 

Я допускаю, что бренд «гражданин» выбран оппозицией за неимением лучшего. Ведь если представить себе, что этот протест оперировал бы брендом «русский народ», СМИ в мгновение заклеймили бы протестующих «националистами» - а в нынешних условиях это смерти подобно. И тем не менее, революция «граждан» нынче не только невозможна, но и, по сути, не нужна стране, покуда она заведомо нацелена на количественные перемены. Значимость коих в историческом контексте ничтожна, ибо удвоение народных пайков не сделает Россию конкурентоспособной державой, страной, имеющей будущее.

 

В перспективе только опора на русский народ в состоянии сломить систему, ибо только национальный призыв может сплотить массы и заставить их идти до последнего. Безусловно, для начала сами «россияне» должны почувствовать себя Русскими, что, в общем, вполне возможно – в результате того же попустительства властей в сфере миграционной политики, неминуемо укрепляющего национальную напряженность. Также есть надежда, что вчерашние бунтовщики иначе взглянут на произошедшее, переоценят свои устремления, и найдут верную и надежную опору под ногами. Приход к русской идее более чем логичен для русского человека и русского общества, равно как и установление власти, ориентированной на национальное большинство.

 

Преодолевающим комплекс национальной неполноценности придется проделать нелегкую работу, и в первую очередь – работу над собой. Вслед за рабом, русскому человеку необходимо по капле выдавить из себя бюргера. Ибо в наши дни трагедия русского народа не в том, что русский не может позволить себе жить по-европейски (в «маленьком уютном домике»), а в том, что он стремится к этому, равняется на бюргерский западный образец.

 

Необходимо научиться отличать русские традиции от «развесистой клюквы». Кокошники, матрешки и лапти – гротескные сувениры для иностранцев, а не русская традиция. Надежда Бабкина и прочее «ой-лю-ли» - не более чем пародия на русский фольклор, вернее – на выродившуюся форму русского фольклора. Истеричность, пьянство и страсть к «думам окаянным» - национальные черты финно-угров, а не славян. Религиозное мракобесие – пережиток времен Ивана Грозного, следствие произвола бесноватых (под стать царю) опричников, а не форма русского благочестия.

 

Феномен русской традиции в значительной мере трансцендентен, и все же, заглядывая в историю, нетрудно увидеть, какие обычаи и черты национального характера позволили русскому народу пройти через века до наших дней сквозь бесчисленные невзгоды и испытания. В общем и целом, русским всегда были свойственны воинственность (без которой русский народ не смог бы одолеть орды захватчиков), консервативность (как в государственных делах, так и в семейном укладе), взаимовыручка (как условие выживания в суровых климатических условиях), бескорыстие и религиозное благочестие. Религиозность, искреннее (по большей части интуитивное, нежели догматическое) стремление к гармоничному сосуществованию с высшими силами всегда было отличительной чертой русской нации. Хотя бы поэтому силы, восстающие против номинально «богоугодной» (за счет продажной, но все же не лишенной сакральности РПЦ) власти, должны осознавать, что без присутствия ореола сакральности они не имеют шансов на успех; ибо пока народ не почувствует благосклонность высших сил к бунту, он не примет сторону бунтовщиков.

 

Среди прочих мер, прогрессивные представители нации обязаны отбить право зваться русскими у тех, кто, увы, чаще остальных ныне склонен себя так называть – тех, кто бравирует своей национальной принадлежностью исключительно в пьяном угаре (феномен «я рузке, бл.дь!»). Необходимо популярно (возможно, с применением силы) разъяснять, что в нынешних условиях принадлежность к русской нации является привилегией достойных принадлежать к ней, в то время как удел недостойных – оставаться «рассеянами».

 

Само собой, русофобия как средство выражения самоиронии – вещь недопустимая. То, что сегодня среди энной прослойки ультраправых стало признаком хорошего тона глумиться над русской культурой, мешая воедино русское, «рассеянское» и «клюквенное», есть вернейший признак вырождения.

 

В завершение темы хочу отметить, что русские традиции обладают достаточной целостностью для того, чтобы заменить собой западную систему ценностей в сознании и жизненном укладе обычного человека, и в то же время они достаточно гибки для того, чтобы гармонично вписаться в современность. Успех интеграции русского уклада в современный обиход при этом зависит только от глубины погружения идеи в умы и сердца людей. Уродливые формы «неорусизма», описанные в сорокинском «Дне опричника», возможны лишь при максимально поверхностном восприятии, поэтому негоже адекватному человеку на них равняться.

 

Тем же, кто всем сердцем ненавидит все русское и давиться слюной на Запад, в будущем следует предоставить возможность покинуть страну (разумеется, если у них нет долгов перед Родиной), причем без права возвращения обратно как для них, так и для их потомков. Таким образом, генофонд нации станет значительно чище, и если молодое русское государство чего и лишится, так это источника внутренних проблем.

 

***

 

Наконец, важнейшим национальным комплексом следует считать КОМПЛЕКС ВЕЛИКОГО СВЕРШЕНИЯ.

 

Природа этого комплекса одновременно собирательна и вполне конкретна. Конкретное оставило свой след на лицах людей, выходивших митинговать «за перемены, но против революции». Собирательная составляющая – полный набор всех вышеописанных комплексов, - таилась в их не храбрых сердцах. Полагаю, что теперь, после провала всей кампании, многие начали понимать, что было сделано «не так» – ни немцовыми, а ими самими, - и в каком смысле следовало «начинать с себя», изменяя мир.

 

Любая качественная перемена в этом мире сопряжена с временными неудобствами и страхом, будь то революция или ремонт собственного жилья. Безусловно, революция несет рисков не в пример больше, и в случае провала «неудобства» могут стать драматическими для отдельного человека и катастрофическими для всего государства. Но у страха глаза велики, и потому наблюдать за видеохрониками революционных событий, как правило, значительно страшнее, нежели принимать в них участие; люди, выходившие на площади в последние месяцы, наверняка в этом убедились. Глаза боятся, а руки делают – гласит другая русская пословица.

 

Прежде чем взяться за преодоление комплекса великого свершения, необходимо последовательно побороть в себе каждый из четырех составляющих его комплексов, убедившись в их абсурдности.

 

Необходимо понять, что власть Путина, несмотря на многочисленные свиты гэбэшников, ментов и журналистов, отнюдь не всесильна, и если в критический момент (подобный 10 декабря 2011 г.) народ проявит всю свою волю, решимость и силу, тогда этой власти придет конец.

Следует уяснить, что раз нынешняя власть уродлива от начала и до конца, а ведомая ею политика ведет страну к погибели, только кардинальные изменения, а не местечковые «перемены» должны стать предметом устремлений; и негоже прислушиваться к «молчаливому большинству» - оно молчит хронически и, будучи угнетаемым, способно лишь на брюзжание (прим. оно так «крепчает»).

 

Необходимо не только отправить на свалку истории вчерашних «западников» - в знак благодарности за провал, - но и побороть Запад в себе. В то время, когда Европа на давосском форуме признает бесперспективность своей экономической модели, пожинает плоды мультикультурализма, неторопливо вымирая в своих «маленьких уютных домиках», негоже России садиться на тонущий корабль. И свой строить «по образу и подобию», с теми же брешами, заложенными в конструкцию, тоже ни к чему – тем более, что у нас это плохо получается.

 

Необходимо понять, что единственной эгидой, способной собрать воедино лучших представителей русской нации, может быть только русский бунт. Ориентация на национальное большинство не просто перспективна – она в высшей степени справедлива и оправданна. Призыв к русскому восстанию не только определяет и консолидирует революционные массы, но и дает вполне конкретные очертания устремлений, помогая людям понять трансцендентные цели бунта, не цепляясь к мелочам и не путаясь в мнимых противоречиях. Русская революция логична и проста до гениального, и только-то и стоит понять, что всей нации, всем нам нужно от власти одно и то же.

 

Наконец, поборов в себе вышеупомянутые комплексы, русскому народу предстоит побороть непосредственно комплекс великого свершения. Теперь это будет не столько сложно, сколько церемониально. Осознание необходимости строить свое государство, свой мировой полюс, должно вызывать не страх, но торжественный трепет – как любая другая судьбоносная метаморфоза, требующая воли и готовности к временным тяготам, неудобствам и риску.

 

Свержение Путина и всех причастных к его олигархии лиц, последовательный демонтаж экономической системы, уничтожение гнилой рассеянской квазикультуры – вся эта необходимая деструкция осуществима лишь в случае единовременного порыва (революции), и более чем оправданна, если произойдет во благо строительства качественно нового государства. В свете порочности России, неисправимой мирным эволюционным путем, революция становится более чем последовательным шагом, подобно естественной биологической метаморфозе. Именно так к ней и следует относиться, без истерик, страхов, левацкого пафоса и чрезмерных сантиментов.

 

Приход к власти сил, ориентированных на построение сверхдержавы, нового геополитического полюса, также более чем логичен. Не только бескрайние просторы и обилие природных ресурсов, но и сама история России, менталитет русской нации не допускают умышленной геополитической слабости государства. Проще говоря, Россия создана для того, чтобы быть полюсом. А поборникам идеи «уютного домика» следовало бы прошерстить историю былых европейских сверхдержав, от Древнего Рима и до довоенных Франции и Великобритании: дабы понять, что случается с влиятельностью государства и моральным обликом нации после того, как по тем или иным причинам сверхдержава превращается в «маленький домик».

 

Не надо строить иллюзий по поводу «доброты» и «гуманизма» современного мира, особенно если дело касается международных отношений. Мир пребывает в состоянии непрерывной борьбы, и судьбы слабых находятся в руках сильных, всецело подвластные их воле. И если слабые по отдельности страны сильного Евросоюза могут позволить себе быть слабыми (сытыми и невоинственными – подобно римлянам времен заката империи), то Россия, лишенная реальных союзников, обязана быть сильной. Нынешняя геополитическая сила России – остаточное наследие СССР, а формальная независимость России обусловлена лишь тем, что США удовлетворено никчемностью и безнадежностью «сырьевого придатка Европы». Излишне говорить, насколько унизительно такое положение, и чем оно чревато.

 

Путинские бравады о том, что «Российская Федерация стала сильным государством, с которым другие страны не могут не считаться», разбиваются вдребезги о недавний пример геополитических разногласий, возникших после объявления независимости Абхазией и Южной Осетией. Напомню, их независимость, помимо России (собственно, отстаивающей таким образом свои геополитические интересы), признали всего пять государств-членов ООН: Венесуэла, Никарагуа, Науру, Вануату и Тувалу. Заметьте, в этом списке нет ни одной страны, входящей в СНГ, и ни одной сверхдержавы. Что очень показательно.

 

Россия обязана стать конкурентоспособным геополитическим полюсом, способным сдержать расширение влияния США и Китая. Учитывая мировые политические и экономические тенденции, для нашей страны это вопрос выживания – даже не принципа. Именно поэтому русский народ должен избавиться от аполитичной безмятежности, комплексов и страхов, дабы свергнуть дискредитировавших себя, неспособных быть эффективными временщиков, и установить новую власть. Причем целью правления новой власти должно стать не личное обогащение и не увеличение потребительского пайка, а укрепление нации и государства.

 

Не только выполнение промежуточной задачи (свержение олигархии Путина), но и достижение конечной цели (построение нового государства) требуют вложения колоссального объема сил. Поэтому люди, встающие на путь борьбы за лучшее будущее, обязаны быть сильными телом и духом. Чтобы в следующий раз улицы и площади заполнились не аморфными «массами», а Силой, имеющей несокрушимый потенциал и четкий вектор.

 

Часть III. Очертания будущего строятся в настоящем

 

ИСКЛЮЧАЯ И ОТТАЛКИВАЯСЬ ОТ ПРОТИВНОГО

 

В свете неутихающих дискуссий касательно пользы (либо вреда) минувших событий для «прогрессивного общества», я неминуемо прихожу к выводу, что все было не зря. Вернее, полезной для общества оказалась не сама протестная кампания, а ее провал – как совокупность плохих примеров и хорошего опыта. И пускай говорят, что на своих ошибках учатся только дураки – свои ошибки усваиваются лучше чужих. Зато теперь, после провала, «протестные массы» начали осознавать, насколько дурацким был формат протеста.

 

Прошедшие события продемонстрировали неэффективность полумер и безнадежность пути соглашательства с властью, выявили отсутствие достойных – даже просто по-человечески достойных – лидеров. Лидеры оппозиции и инициативные группы оказались не способны к продуктивной консолидации, не смогли побороть противоречия. Несвоевременные двухнедельные перерывы вылились в подтверждение незрелости граждан и торжества влияния СМИ над умонастроениями масс. Политические партии, как парламентские, так и «несистемные», в очередной раз продемонстрировали свою неактуальность. В конечном счете, все российское общество расписалось не только в неспособности, но и в неготовности к переменам.

 

Учитывая все вышеизложенные факты, я не вижу поводов горевать по упущенной «победе». Напротив, триумф подобного «восстания» грозил стране и обществу куда большими бедами.

Бесчисленное множество катастрофических ошибок, сгубивших эту кампанию, дает возможность предвосхитить очертания эффективного формата бунта, благо в большинстве случаев ничто не мешает нам отталкиваться от противного. Более того, полученный опыт богат настолько, что мы можем позволить себе заглянуть еще дальше, и при желании увидеть очертания новой постреволюционной России.

 

***

 

Прошедшая кампания показала, что на сегодняшний день ни одна политическая партия и ни один оппозиционный лидер не имеют достаточного народного доверия для того, чтобы полноправно возглавить оппозицию и стать единым символом сопротивления власти. И дело даже не в том, что существующие партии и предводители плохи (а они таковы): народное недоверие к конкретным политическим силам и персонам имеет характер категорического, как результат скептического настроя общества, надежно подкрепляемого своевременными «разоблачениям» оппозиции в СМИ. В итоге значимость самого института партий и предводителей формата Немцова/Навального/Удальцова… сводится к минимуму, а их революционная перспективность – к нулю. И бессилие первого эшелона гипотетического восстания автоматически повышает стоимость второго – индивидов и личностей, по своему усмотрению создающих (как было с декабря и по 5 марта) или не создающих (как ныне) массы.

 

Полагаю, тут мне могут возразить, что Немцов и сотоварищи в достаточной мере подчеркивали значимость народа, выходившего на их митинги, восхваляли с трибун их гражданскую сознательность и силу. Но едва ли кто сомневается в мотивации их заискиваний, равно как и в том, какое место они отводили себе, а какое – народу (прим. особенно после публикаций Lifenews). Витиеватость их демагогий породила череду губительных противоречий: «свои» массы они попеременно величали то «всем народом», то «средним» (или «креативным») классом; в результате противоречия спровоцировали раздор как в самих «революционных массах», так и во всем обществе.

 

Ставка на «средний класс», на условную «элиту», не оправдала себя совершенно. Что, на мой взгляд, ни капли не удивительно: в условиях авторитарной системы, управляемой закрытой олигархической группой («кланом Путина»), не вхожая в эту группу «элита» не представляет опасности для правящей власти. Инцидент с Прохоровым в качестве лидера «Правого дела» показал, что в нынешних условиях финансовая состоятельность не является залогом политического капитала, в то время как примеры Березовского, Ходорковского и Лебедева недвусмысленно намекают, что непослушные олигархи легко превращаются в опальных. Современная элита, чьи деньги бессильны, цели меркантильны, а военная выучка, доблесть и положительная харизма – отсутствуют как таковые, не имеет шансов придти к власти, а ее опасность для путинской олигархии близится к нулю. И потому значимость элиты как первостепенного источника угрозы для правящей власти, описанная мыслителями прошлого, нынче не актуальна; тем более, что Макиавелли ссылался на знать, а не на купечество.

 

Что касается целевой аудитории «болотных митингов», то «белоленточники» - худший из возможных вариантов протестных масс, бездарнейшая ставка «болотников». Слабые телом и духом, сомневающиеся по любому поводу, готовые цепляться за «всеблагую» квази-идеологию «честных выборов» - в силу неспособности разделять и отстаивать какую-либо реальную идеологию, - они пригодны лишь для создания массовки, толпы «с умными лицами». Но не для активных действий на улице – единственного эффективного формата восстания в нынешних условиях. Хипстеры бесполезны в столкновениях с ОМОНом, а «офисный планктон» по определению не готов умирать на баррикадах. Поэтому о такой аудитории, о таких революционных индивидах можно забыть и не вспоминать.

 

Возвращаясь к теме изжитости партий и возрастания роли индивида, хочу напомнить, что один человек, равно как и группа разрозненных лиц, не имеет шансов победить государство. Отдельная личность легче впадает в сомнения и тяжелее переживает неудачи, а безрезультативность боя в одиночку против превосходящих сил неминуемо ведет к капитуляции. Однако все это не противоречит вышесказанному.

 

Высокая значимость индивидов ощущалась в процессе бунта, в блогосфере, соцсетях и непосредственно на митингах. Поистине огромную роль в многочисленности первых выступлений сыграли те люди, которых смогли убедить свое окружение (друзей, однокурсников, коллег, сетевых френдов и т.д.) в обоснованности бунта и необходимости каждого внести свой посильный вклад. А тот факт, что и их энтузиазм, и сами многотысячные толпы «куда-то делись» также внезапно, как и появились, вовсе не удивителен.

 

Неактуальность партий как эффективного революционного института отнюдь не делает неактуальными идеологии, на которых, собственно, должны базироваться их программы. Именно отсутствие полноценных идеологий стало главной причиной «внезапного испарения» протестных масс в целом и малых инициативных групп в частности. Квази-идеология «честных выборов», на которых держалась вся кампания, разрушилась в результате как выполнения требований (установки камер на избирательных участках и допуска множества независимых наблюдателей), так и их невыполнения (ибо в конце концов все поняли, что выборы, несмотря на камеры и наблюдателей, честными не стали, и все было зря).

 

В то же время в условиях потребности в идеологии (одновременно как в сплачивающем факторе и в векторе, задающем план дальнейших действий) и неактуальности ее потенциальных гарантов (политических партий и лидеров), индивиды не пришли к логичному выводу, что когда не на кого полагаться, следует полагаться на себя. Те, кто еще вчера вешали белые ленточки на уши своим друзьям, не прониклись, что их ленты могут отличаться цветом, и что у них может быть своя революционная банда (от нем. Band – лента), сплоченная своими устремлениями, по своему усмотрению посещающая всенародные сходки и действующая на них также по своему усмотрению. Такое разделение «единого символа протеста», во-первых, помогло бы избежать причастности к сомнительным «единым» инициативам (вроде поддержки секс-меньшинств г. Санкт-Петербурга и страданий по судьбе Pussy Riot), а во-вторых, послужило бы профилактикой «внезапного испарения» масс вследствие итогового поражения чересчур обтекаемой и поверхностной квази-идеологии.

 

Исходя из вышесказанного, я прихожу к выводу, что будущее русского восстания принадлежит малым формациям, созданным по принципам неукоснительного следования избранной идеологии, верности их участников общему делу и друг другу. Подобные организации не должны принимать участие в официальной политике и вообще как-либо публично афишировать себя, равно как и каждый из их членов, отбор которых должен проводиться по строгим критериям. Сходство интересов и устремлений обязано присутствовать внутри каждой отдельной организации, но сами организации должны быть связаны лишь общей задачей – свержением олигархии с последующим учреждением временного правительства. В зависимости от своего предназначения и состава, такие объединения должны делиться на два типа – на братства и ордены.

 

НЕВИДИМАЯ КОНФЕДЕРАЦИЯ

 

Предвосхищая закономерные подозрения читателя в отношении психического здоровья автора, замечу, что братства и ордены (и тождественные им структуры) существовали на протяжении всей истории человечества, и далеко не всегда они несли темный ореол сектантства, масонства или чего-то подобного, загадочного и враждебного сознанию обывателя. Не ходя далеко за примерами, старые НБП и РНЕ имели все признаки братств, не будучи при этом «темными» конспиративными организациями – в отличие от большинства существовавших и существующих орденов.

 

Появление и развитие братств и орденов в наши дни оправдано как отсутствием иных методов борьбы с властью, так и грядущей востребованностью формата взаимоотношений, закрепленных в кодексах подобных организаций.

 

Доподлинно известно, что с приближением природных катастроф и моровых поветрий людские взоры обращаются к религии, и помимо основных конфессий также набирают оборот секты. И когда непреодолимая угроза, вопреки истовым молитвам верующих, обрушивается на головы людей, сея смерть и разруху, многие отворачиваются от клириков и пополняют ряды сектантов, создавая новые секты и общины, чтобы бороться с последствиями трагедий совместно, а не в одиночку.

 

Третий срок Путина, ознаменовавший намерение олигархии держаться у власти до последнего, является несомненной катастрофой для гражданского общества. Ни «паладины демократии» из «Солидарности» и «Парнаса», ни «патриарх народовластия» Зюганов не оправдали надежд народа, поставив под сомнение истинность своих «божеств». Поэтому те, кого не успокоят ни мысли о неизбежности беды, ни увещевания «клириков» об испытаниях свыше («чтобы в будущем сильнее были»), начнут объединяться в малые группы: либо для того, чтобы создать нового эгрегора (пример сект/орденов), либо для того, чтобы сообща восстанавливать хозяйство и принимать профилактические меры на будущее – укрепляя дома и очищая улицы от крыс (пример общин/братств).

 

Надеюсь, что сия аналогия, несмотря на мрачность и сектантство (от упоминания коих я все же не смог удержаться), достаточно наглядна.

 

Неэффективность иных институтов оппозиции, как я уже говорил выше, открывает перед тайными организациями дорогу в будущее, но лишь в том случае, если их внутреннее устройство и концепции индивидуального и совместного действия не будут уведены на ложный путь.

 

***

 

Без сомнений, величайшее значение будут иметь личные качества создателей тайных организаций, поскольку именно от них зависит, насколько хороши будут правила внутреннего кодекса, и насколько хорошо они будут выполняться. Важно, чтобы братства и ордены вобрали в себя лучших людей нации, предпочитая качество состава количеству и отсекая таким образом проникновения в их ряды недостойных, потенциальных предателей и отступников; строгость кодексов, в свою очередь, должна предотвращать общины от гниения изнутри. И если первая волна организаций словом и делом покажет себя с лучшей стороны, людская молва не заставит себя долго ждать – что спровоцирует рождение второй и последующих волн. И в идеале основной мотивацией должна стать не растущая влиятельность братств и орденов, не фактор перевеса силы, а моральный зов лучших людей общества.

 

Поясню, что в данном случае я руководствуюсь не слепым идеализмом, а, скорее, существующей тенденцией. Дело в том, что не только отдельный человек, но и все общество имеет свойство со временем пресыщаться тем, что еще вчера считалось «благом» - в особенности, если оно им не является с точки зрения истины. Нетрудно заметить, что из года в год число людей, нажравшихся до рвоты капитализмом и порожденными им мещанскими ценностями, неуклонно растает. И то, что в большинстве случаев их антипатия к существующей системе выливается в скепсис и ничего более, говорит лишь об отсутствии альтернативы системе здесь и сейчас; что обусловлено способностью гиперреальной системы подминать под себя любые внутрисистемные попытки борьбы с ней. И немудрено, что люди, пытающиеся поодиночке выгрести своими руками нечистоты из гигантской бочки системы, неминуемо капитулируют и впоследствии брюзжат о невыполнимости задачи. Притом, что если бы эти люди вылезли наружу и вместе составили новую стороннюю силу, они могли бы легко уронить эту бочку, и грязь бы вытекла сама.

 

В случае, если концепция братств и орденов воплотится в реальность, и весть об их появлении распространится в народе, вторая волна конспиративных организаций возникнет благодаря спецрезерву нации – людям, разочаровавшихся в ценностях системы (и не успевших еще погрязнуть в хроническом скепсисе). В корне отличные от «общечеловеческих» отношения, свойственные конспиративным организациям, неминуемо станут нравственным магнитом для тех, кто устал от меркантильности и махрового эгоизма, царящих в обществе. Аполитичность организации (в смысле их непринадлежности к официальной политике) также станет притягивающим фактором: ибо гарантирует отсутствие внутриструктурного карьеризма и стойкого чувства ножа в спине, характерных для политических партий, и свойственных политике как явлению.

 

Кардинальным отличием орденов и братств от существующих оппозиционных партий обещает стать моральный настрой участников. Радикальные оппозиционеры, пускай закаленные, пускай храбрые и сильные духом, но все же привыкшие к постоянным поражениям (неминуемым в процессе борьбы на российской арене), со временем становятся не способны ожидать от борьбы чего-то другого. Что же касается участников тайных обществ, то при должном соблюдении конспирации они не будут жертвами – они будут охотниками. Полагаю, не только члены оппозиционных партий и движений, но и обычные граждане, хотя бы единожды задержанные на несанкционированном митинге, смогут понять, насколько велико, насколько значимо это отличие.

 

***

 

Безусловно, описываемую концепцию трудно назвать стабильной. Поэтому крайне важно, чтобы люди, пришедшие к этому формату противодействия власти, изначально понимали, при каких условиях эта концепция имеет шансы на успех, и приняли эти условия за правила.

Не претендуя на истинность, я все же попробую донести до читателя свое видение этих условий.

 

Во-первых, основатели – минимум два-три человека, ни в коем случае ни один человек – должны быть знакомы лично, а не виртуально. Организации не должны быть интернет-проектами.

 

Во-вторых, все организации должны создаваться и функционировать на некоммерческой основе. Презрение к деньгам как главному оружию врага должно присутствовать априори. Подчеркнутое отсутствие меркантильности в побуждениях, в свою очередь, обеспечит не только чистоту намерений участников, но и станет верным и эффективным оружием противодействия власти. Ибо лишь те, кто сражается за идею, сражается с наибольшей доблестью и до конца.

 

В-третьих, основатели должны четко определиться, что именно они собираются основывать – братство или орден, - руководствуясь своими устремлениями и возможностями. Фундаментальные основы братств и орденов различны: первые призваны собрать в своих рядах «воинов», вторые – «жрецов». Соответственно, различаются не только средства борьбы, но и критерии отбора членов. Также логично, что братств должно быть больше, чем орденов, что справедливо и в плане численности отдельных организаций. При всем этом сама концепция тайных организаций жизнеспособна и эффективна лишь в случае существования обоих видов структур, ибо воины без жрецов теряют сакральность, а жрецы без воинов – целесообразность участия в борьбе.

 

В-четвертых, чрезвычайно важен правильный подбор уровня конспирации каждой отдельной организации. Если ордены обязаны существовать для посторонних лишь в качестве молвы, то братства, в зависимости от рода деятельности, могут в той или иной степени афишировать себя и свои деяния, не показывая при этом своих лиц. Полная конспирация тайных организаций не только не возможна, но и не желательна, поскольку ограничивает перспективы роста самой концепции.

 

В-пятых, чрезвычайно важно налаживание оптимальной модели связи организаций друг с другом. С одной стороны, непосредственная связь всех организаций в единую систему недопустима, покуда делает концепцию уязвимой в случае прямой конфронтации с властью. С другой стороны, полное отсутствие координации лишает концепцию шансов на победу, ибо реальное и медийное могущество организаций окажется несравненно менее ощутимым. В идеале организации должны построить «невидимую конфедерацию» (в противовес пресловутым «невидимым империям»). Вовсе не обязательно, чтобы каждая отдельная организация имела связи со всеми остальными организациями напрямую; количество связей должно варьироваться в зависимости от размеров и значимости организации. Вполне пригодной выглядит формат связи, используемый национал-автономами, при котором каждая ячейка (пять-десять человек) имеет контакты с двумя другими, причем лишь два человека играют роль связных, и даже внутри ячейки не каждый знает, кто именно играет эти роли. Впрочем, новые конспиративные организации наверняка придумают новый, более совершенный способ координирования.

 

В-шестых, облик «невидимой конфедерации» не должен отторгать обывателей сверх меры. Сама по себе конспиративность обещает породить в наименее продвинутых слоях населения чувство страха (как перед всем неизвестным), чему наверняка поспособствуют нтв-шники, обличая братства в содомии (прим. что не раз случалось в истории), а ордены – в сатанизме и человеческих жертвоприношениях; такая реакция неминуема, к ней следует приготовиться заранее. Поэтому усугублять положение не стоит: организации должны максимально избегать провокационных выражений. Никаких мантий, никаких масонских символов, никаких свастик и пентаграмм на лбу. В обычной жизни члены организаций не должны выдавать себя внешне (прим. разве что косвенно: например, классическим стилем одежды – вследствие неприятия моды), не должны иметь общих татуировок, не должны признавать свою причастность к своему кругу даже под пытками.

 

В-седьмых, члены тайных организаций, в особенности братств, должны поддерживать физическую форму и иметь представления о военном деле. Несмотря на то, что грядущее восстание возможно лишь в ненасильственной форме (поскольку любые попытки насильственного переворота обречены сгинуть под гусеницами танков), локальные инциденты кровопролития отнюдь не исключены; и то, что среди вчерашних «революционеров» от силы каждый сотый держал в руках оружие, наводит на определенные мысли. В связи с вышесказанным, для братств будет большим плюсом присутствие в их рядах людей, имеющих если не боевой опыт, то хотя бы общеармейскую подготовку. И уж тем более будет не лишним наличие у некоторых членов братств легально зарегистрированного оружия. На практике, получить разрешение на гладкоствол не так уж трудно, а по истечении пяти лет обладания ружьем появляется возможность приобрести оружие с нарезным стволом. Вплоть до гражданской модификации АКС-74У (без режима автоматического огня, но с полностью идентичной эргономикой) и карабина «Тигр» - охотничьего варианта СВД.

 

В-восьмых, с точки зрения закона, деятельность тайных организаций должна быть безукоризненной. Начиная с того, что юридически их не должно существовать – ни в качестве общественных организаций, ни в качестве «неформальных сообществ». Ибо вполне предсказуемо, что по мере развития «невидимой конфедерации» власть начнет усиливать меры противодействия, вплоть до признаниях всех орденов и братств экстремистскими организациями; и не стоит удивляться, если на то не будет ни малейших законных оснований. Единственными способами борьбы за выживание могут стать надежная конспирация, обеспечивающая отсутствие доказательной базы самого факта существования организации, и юридическая грамотность состава. Верное использование обоих способов позволит выставить в глазах общественности суды над братьями и членами орденов в позорные инквизиторские судилища, что неминуемо повысит юридическую обороноспособность «невидимой конфедерации».

 

В-девятых, члены тайных организаций должны быть «политически подкованы», разбираться в политологии, уметь распознавать признаки и чувствовать приближение политических кризисов. Сразу уточню, что аполитичность, необходимая организациям, должна подразумевать невовлеченность в процесс копошения в грязи, именуемый «российской политикой»; при этом отслеживание политической ситуации в стране необходимо, поскольку победа концепции во многом зависит от выявления оптимального момента для решительных действий, часа икс. Помимо этого, политическая грамотность может предостеречь радикально настроенные братства от недальновидных шагов, что важно вдвойне, поскольку оплошность отдельного братства в условиях информационной войны автоматически отбрасывает тень на всю «конфедерацию». И выбор правильных мер борьбы с провокаторскими псевдо-организациями (в создании властями коих можно даже не сомневаться – в случае успешного развития концепции) и дискредитирующими концепцию «юными подражателями» также во многом зависит от политической развитости. Здесь же добавлю, что все без исключения члены организаций обязаны знать о технических возможностях, методах слежки и приемах психологического давления ведомств, занимающихся политическими преследованиями. Эти знания уж точно не окажутся лишними.

 

И, наконец, в-десятых, братства и ордены, несмотря на свою специфику и возможные различия конечных целей, не должны забывать свою главную задачу – свержение правящей олигархии с последующим учреждением временного правительства. С наступлением критического момента все тайные организации должны вывести свой состав на улицы и площади, чтобы последовательно возглавить оба эшелона восстания и привести его к победе.

 

Повторюсь, чрезвычайно важен выбор правильного момента. Вовсе не обязательно, что момент должен быть привязан к следующим парламентским или президентским выборам, поскольку инциденты, способные в достаточной степени взбудоражить общественность, в России происходят значительно чаще. И тут конспиративные организации имеют еще одно преимущество над партиями, ибо последние зачастую отказываются впрягаться за крамольные и опасные для репутации, но весьма перспективные инциденты. В толпе члены конспиративных организаций должны быть неотличимы от народа, но благодаря своей воле, решимости и последовательности обязаны стать движущей силой масс.

 

Роль братств и орденов не должна ограничиваться участием в свержении путинской олигархии. Институт конспиративных организаций призван воспитать новую элиту общества, аристократию духа, чье торжество над ничтожной клептократии современности обусловлено всеми мыслимыми критериями справедливости. И роль нового национального лидера, по тем же критериям справедливости, должна достаться не очередному пришлому «эффективному топ-менеджеру», а одному из тех, кто совершит необходимый стране исторический переворот, и чей авторитет будет общепризнан. Первому среди равных.

 

***

 

В завершении темы: не питая надежд на реабилитацию своего психического здоровья в глазах читателя, я не имею намерений оправдываться за выдвинутую гипотезу. Напротив, я убежден, что в сложившейся политической ситуации только конспиративные организации имеют шансы на успех, и к этой идее, к этому формату противодействия власти рано или поздно придут все здравомыслящие противники олигархии. Ибо когда миллионы одержимы религией лжи (верой в Путина, «поднявшего Россию с колен»), а «прогрессивные» сотни тысяч – другой конфессией этой религии («за честные выборы, но против революции»), стремление к истине может существовать лишь на правах секты.

 

Я не утверждаю, что оппозиционные партии должны исчезнуть – я утверждаю, что сама концепция партий исчерпала себя, что партии перестали быть «оружием победы». Их деятельность способна «подогреть общество» (так же, как «Стратегия-31» «подогрела» зимнюю протестную кампанию), но на большее они уже не способны. Вершить революцию и пожинать ее плоды будут другие силы.

 

Полагать, что эти силы должны быть многочисленны, что на улицы Москвы непременно должны выйти маршем миллионы людей – равно вводить себя в заблуждение. 10 декабря гигантская толпа, более 70 тыс. человек, простояла на Болотной площади баранами. Притом, что даже если бы это число было вдвое меньше, но среди собравшихся хотя бы пять тысяч человек четко знали, что им делать, и были бы готовы действовать до конца, переворот был бы вполне возможен; особенно если эти люди внешне не отличались бы от народа. И в этом свете моя концепция, полагаю, не выглядит такой «невыполнимой» и «сказочной».

 

Спорить о необходимости децентрализации системы и жестких конспиративных мер я не вижу смысла, равно как и об актуальности архаичных, средневековых терминов «братство» и «орден». При этом я не сомневаюсь, что назови я эти структуры иначе, например, «тайные инициативные комитеты» и «анонимные комьюнити», или «закрытые объединения граждан» и «арт-группы», моя идея приглянулась бы многим. Что характерно.

 

НОВАЯ ВЛАСТЬ

 

Очертания новой, постреволюционной России вырисовываются достаточно четко, если смотреть в будущее через призму имеющегося на сегодняшний день опыта с учетом неотвратимости исторических закономерностей. И в первую очередь облик нации и государства зависит от того, какую форму обретет будущая верховная власть.

 

Выше, в главе «Вопрос власти», я уже ссылался на классификацию, выведенную Никколо Макиавелли, говоря о недопустимости установления народовластия взамен существующей олигархии; покуда, как я уже утверждал, в нынешних условиях оно неминуемо примет уродливые либеральные формы и станет фактическим возвратом страны к эпохе «дикого капитализма». При этом я не собираюсь оспаривать классификацию «отца политологии», и лишь напомню, что далеко не всегда историческая спираль делает равномерные витки; что зачастую идет на пользу государствам и народам – в частности, когда речь идет о скорейшем преодолении уродливых форм власти. А поскольку в нашем случае народовластие дополняет традиционный список этих форм (т.е. тиранию, олигархию и безвластие), эту форму следует по возможности проскочить.

 

Во благо наилучшего будущего для страны и народа, этап народовластия должен выразиться в виде учреждения временного правительства, в состав которого, как я уже говорил, должны войти наиболее сильные и влиятельные представители народа, лидеры организаций, осуществивших переворот. Подобно большинству существовавших в истории временных правительств, оно обещает быть энергичным и плодотворным на инициативы, но слишком экстравагантным и разнородным для того, чтобы стать эффективным в качестве постоянного высшего органа власти. Поэтому время легитимности его полномочий должно ограничиваться непродолжительным, заранее оговоренным сроком – от трех месяцев (как идеал) до полугода (как предел, разделяющий порядок и смуту). Более продолжительное функционирование временного правительства чревато возникновением фактического безвластия – этапа, который нация не должна допустить. Поэтому к концу своих полномочий заседатели временного правительства должны путем прямого открытого голосования выбрать одного из своих коллег в качестве нового лидера страны, первого среди равных, установив тем самым принципат.

 

Предвосхищая волны читательского негодования, вначале объяснюсь касательно первого для него повода – внутриправительственных выборов.

 

Учитывая степень политической безграмотности широких народных масс (увы, лишь малая часть которых в состоянии побороть описанные выше национальные комплексы), выносить решение вопроса такого уровня на всенародное голосование сродни полному сливу всех достижений восстания. Благо, что в наши дни за примерами не надо далеко ходить: когда в середине декабря было объявлено всенародное интернет-голосование, по результатам которого отбирались ораторы митинга 24 декабря, народ выбрал Ксющу Собчак, Машу Гайдар и Васю Уткина в качестве ведущего; иначе говоря, народ сам превратил обещавшее быть серьезным собрание в балаган, над которым сам же потом потешался в блогах. Так и в случае первых постреволюционных выборов, когда от выбора народа могла бы действительно (в кои-то веки!) зависеть судьба государства, народ, ведомый своими предубеждениям и низменностью устремлений, отдал бы предпочтение наименее достойному и наиболее «много обещающему» кандидату. В связи с этим, участие народа в процессе выборов должно ограничиваться митингами сторонников (либо противников) определенных кандидатов, резолюциями народных собраний, индивидуальными или коллективными обращениями граждан. Чтобы голос народа был слышен членам временного правительства, но выбор оставался только за ними. В свою очередь, они должны понимать, какой значимости выбор перед ними стоит.

 

Важно, чтобы фракционизм и заговоры во временном парламенте пресекались на корню – во имя того, чтобы голосование стало личным делом каждого. При этом выбор помощников и советников должен стать личным делом принцепса, и потенциальные холуи не должны иметь уверенности в своем светлом будущем – в том, что новый лидер пристроит их на вакантную должность после роспуска временного правительства. Открытость голосования, в свою очередь, убережет как новую высшую власть, так и историю от разночтений и попыток отдельных политиканов (появление коих со временем, увы, неизбежно) переиначивать прошлое во имя осветления своей политической карьеры в будущем (чего не скажешь о настоящем, когда разговор заходит, например, о деятельности Немцова и иже с ним в 90-х).

 

Что же касается истерических воплей и прочих выражений протеста идейных противников единовластия, я могу назвать несколько причин, по которым эта форма становится единственно уместной и актуальной в будущем.

 

Начнем с того, что именно отсутствие единого предводителя на определенном этапе (прим. конкретнее – с 10 декабря, когда стихийный бунт стал упорядоченным) обрекло минувшую кампанию. В данном контексте не важно, что именно стало тому причиной – неумение лидеров договориться или осознанное желание (с перспективой на будущее) оставаться децентрализованной оранжевой олигархией. Важно, что теперь уже, после поражения, мало кто сомневается в том, что минувшему протесту был нужен предводитель. Что обнадеживает.

В качестве второй причины процитирую слова Макиавелли:

 

«Необходимо принять за всеобщее правило такое: почти невозможно заложить хорошие основы республики или монархии либо целиком преобразовать государственное устройство, действуя не в одиночку; только один человек может замыслить и осуществить подобное предприятие. Благоразумный основатель республики, помышляющий не о себе, а об общественном благе, не о наследственной власти, но об отечестве, должен добиться безраздельного господства».

 

Поскольку России требуется великое множество перемен, чтобы искоренить ужасающее многообразие пагубных законов, устоев и «традиций», об иных формах новой власти и речи быть не может.

 

И, наконец, главнейшей причиной является предрасположенность русского менталитета к единоличному правлению. Русскому народу нужен вождь. И неважно, что большинству современных «свободолюбивых граждан» противна эта идея, ибо противна она на словах и не более того. Принимая участие в президентском голосовании, либо делая внутренний моральный выбор в пользу Навального – или Немцова, или Удальцова, или Прохорова, или Путина… - в глубине души каждый выбирает не «эффективного топ-менеджера» и даже не «своего кандидата», а лидера, вождя – ну, или «крайнего», на которого впоследствии можно будет сваливать ответственность за все неудачи. Просто в этом вопросе акценты принято ставить выше самой сути вопроса.

 

Тут же замечу, что вопреки распространенному мнению, потребность народа в вожде не делает народ «быдлом». Так, величайшие умы человечества не считали эту потребность пороком, ибо если отдельная личность обладает способностями к управлению лучше всех прочих, наделение этой личности полномочиями лидера пойдет на всеобщее благо – разумеется, если не только личное, но и всеобщее благо будет иметь значение для лидера. А «быдлом» народ становится тогда, когда не находит ни ума, чтобы разглядеть за личиной «доброго царя» тирана и казнокрада, ни воли и возможностей для его свержения.

 

Потребность в вожде не следует считать признаком уродства нации, ибо порой даже самые свободолюбивые народы, руководствуясь требованиями времени, добровольно устанавливали над собой тираническую власть. Так, на заре становления римского величия, когда латины пошли войной на Рим, жители республики, чувствуя неспособность Сената правильно и быстро распорядиться действиями армии, призвали к власти диктатора; при том, что это стоило им свободы, которую римляне ценили чрезвычайно высоко. И ни Тит Ливий, ни тем более Никколо Макиавелли не осуждали их за этот поступок. Очевидно, потому, что людские желания и продиктованные судьбой потребности нации и государства имеют свойство идти порознь. Иначе говоря, есть человеческое слово «хочу» и слово «надо», нередко произносимое судьбой.

 

И в нашем случае судьба велит, подсказывая вчерашним опытом и сегодняшними реалиями, что государству и нации необходим вождь, который заставит народ затянуть пояса и привести себя в форму, вопреки желанию народа до конца дней своих жрать объедки с барского стола своих демократически избранных «слуг».

 

Отказ от капитализма, от курса на потребление обусловлен высшей необходимостью – избавлением народа от развращенности, источника большинства бед нации. Подавая пример народу, новый правитель должен отказаться от роскоши и жить с максимальным аскетизмом. Тем читателям, у кого эти слова вызвали приступ сарказма, я укажу на европейских диктаторов ХХ века. Сталина, Гитлера, Муссолини, Франко, Тито и прочих можно обвинять во многом, но никак не в любви к роскоши, к буржуазным радостям вроде яхт, блещущих золотом дворцов или счетов в иностранных банках. И надо быть конченным идиотом, чтобы полагать, что эти люди стремились к власти и удерживали ее «ради денег». Коррупция и государственное лобби коммерческих интересов – удел «топ-менеджеров» современности, нищих духом и оттого жалких в своих мотивациях; и неудивительно, что подшефные этим недоправителям журналисты и идеологи стараются сравнять под одну гребенку всех неугодных правителей прошлого, настоящего и будущего, привязывая саму суть власти к деньгам. В то время как для истинного правителя деньги являются лишь одним из многих средств, но никак не целью.

 

Новый лидер должен стать для нации больше, чем просто формальным руководителем государства и его уполномоченным представителем на мировой арене. Ему мало быть просто эффективным управленцем и смелым реформатором, выгодно смотрящимся на фоне своего предшественника (ибо лидеру не престало соревноваться с худшими, тем самым равняясь на них). Новый лидер должен стать для нации отцом и братом, сакральным вождем, всецело посвящающим свою жизнь делу возрождения Руси, сохранением и преумножением ее достояний и славы. Это должен быть сверхчеловек, с соответствующей сверхчеловеку личной мотивацией – властвующий во имя своей власти и во благо своего великого дела.

 

Рассуждая о том, какой титул был бы наиболее приемлемым для нового лидера, и, следовательно, какой вид должна принять новая русская государственность, я не прихожу к единому выводу, выбирая между монархией и социализмом – двумя наиболее вероятными формами, - поскольку очевидные преимущества каждой тускнеют на фоне не менее очевидных недостатков.

 

Установление монархии автоматически придало бы государству ореол величия и сакральности, но в то же время обернулось бы меньшей эффективностью нового общества – из-за дремотности народа и непомерного имперского высокомерия властьимущих; многовековая история монархической России тому подтверждение. Иначе говоря, монархия рискует стать неоправданным шагом назад, усугублением Византийского наследия. Я даже не говорю о том, сколько бед может посеять неизбежная царственная роскошь, если глядеть на нее через призму престолонаследия. Поэтому для нации будет лучше, если принцепс умерит свое тщеславие и откажется от присвоения себе императорского, царского, великокняжеского или любого подобного титула.

 

Что касается социализма, то к его первейшим минусам следует отнести недостаточную сакральность и, опять же, дурную идеологическую наследственность. И все же, по осуществлению некоторых конструктивных доработок, социализм может стать оптимальной формой государственного устройства. В том случае, если искоренить всевозможные ассоциации с «совковским» социализмом прошлого (в первую очередь, на уровне символов), отмести показательный интернационал и животный материализм, значимость класса довести до каст, а равенство сохранить лишь на уровне равенства перед законом.

 

Так или иначе, Россия будущего должна быть построена по совершенно иным принципам, нежели существовавшие или существующие ныне мировые державы, с безусловным учетом собственного и чужого исторического опыта, но без оглядок на греко-римские фабулы и клише. Официальный титул нового лидера может звучать как «Предводитель Руси» или «Вождь Русской Нации», и варварская архаичность звания при правильном развитии государства вскоре начнет вызывать не усмешку, а священный трепет у иноземных «топ-менеджеров».

 

НОВАЯ ДЕМОКРАТИЯ

 

Мои рассуждения о необходимости единоличного правителя, уверен, не могли не всколыхнуть свободолюбивых чувств читателя. Особенно с учетом того, что по какому бы пути не пошла русская государственность, демократия как средство влияния гражданина на судьбу государства кажется ущемленной. Но в то же время, после прошедших выборов мало кто сомневается, что и нынче роль гражданина и избирателя невелика. Заглядывая в будущее, я не вижу в нем места для той демократии и того избирательного права, к которым привык народ. И если новому правителю и следует задумываться о внедрении демократии в государственную практику, то лишь после того, как основополагающие принципы новой демократии претерпят серьезные изменения.

 

Для решения текущих вопросов «на местах», житейских городских проблем, было бы не просто допустимым, но всецело благим предприятием введение в обиход новгородской демократии. Эта мера, во-первых, однозначно пошла бы на пользу народному хозяйству (покуда народу сподручнее решать такого рода проблемы), а, во-вторых, что главное, воспитало бы в отдельном человеке чувства ответственности и причастности к жизнедеятельности общества; чего в наши дни нет в помине. Институт старост (тождественный римским народным трибунам), чьи слова и дела были бы на виду у народа, позволил бы создать прозрачную и эффективную систему градоуправления, сформировав сословие «крепких хозяйственников», ответственных за бытовой порядок. В конечном счете, новгородская демократия «на местах» вполне способна утолить жажду демократии народного большинства, и на первое время ее было бы вполне достаточно; но только «на местах», ибо вынос стратегически важных вопросов на всенародное голосование, опять же, чревато – избранием не только мещанских управленцев, но укоренением мещанской же государственной политики. Что недопустимо.

 

Если вопрос демократии, всенародных выборов и референдумов в будущем станет актуален, новому лидеру предстоит разработать новый формат голосования, в корне отличный от современного. Главный минус современных демократий, превращающий любые выборы в любых странах (не только в России) в фарс – равное значение голоса; и здесь трудно не вспомнить утверждение Черчилля, что «лучший аргумент против демократии – пятиминутная беседа со средним избирателем». Гипнотическое влияние СМИ на сознание масс, политическое невежество «среднего избирателя» (прим. а в случае России – еще и старческое слабоумие) вкупе с равным значением голоса делают любые выборы заведомо «нечестными», даже без фальсификаций и недопущений оппозиционных кандидатов. И покуда борьба с ангажированностью информационного поля, равно как и с политической безграмотностью широких масс, заведомо безрезультатна, единственным действенным рецептом остается дифференцирование значимости голоса.

 

На практике это должно означать, что каждому совершеннолетнему гражданину страны будет присвоен личный «коэффициент избирателя», значение которого должно варьироваться в зависимости от интеллекта, знания истории и современной политики, образования, служебного положения, происхождения и особых заслуг. Как именно это будет реализовано - вопрос техники; главное, чтобы система определения коэффициента была справедливой и хорошо испытанной, прежде чем войти в практику. Если будут соблюдены оба этих фактора, то голос образованного, разбирающегося в политике гражданина должен быть в десятки раз значимее голоса выжившей из ума старухи, а между статистической суммарной стоимостью голосов знати и простых граждан должен присутствовать баланс, не дающий ни «верхам», ни «низам» возможности узурпировать избирательный процесс.

 

Несогласных с такими мерами могу отослать к родине демократии, где избирательное право отнюдь не было всенародным. Так, его были лишены не только рабы, но и женщины – в совокупности, большая часть населения Афин. Но с другой стороны, отстранение невежественных рабов и легкомысленных дам от решения государственных дел придавало греческой демократии большую ценность. Современную же «всенародную» демократию, повторюсь, следует считать заведомым фарсом, поддерживаемым сильными мира сего ради вполне понятных целей. Так что не резон адекватным людям горевать по нынешней демократии, если она уйдет в прошлое.

 

Как бы то ни было, чаяния о демократии должны стать второстепенным вопросом для нового государя. Необдуманный преждевременный вынос вопросов государственной важности, вплоть до выборов приемника, на всенародное голосование рискует аукнуться государству крахом, возвратом к состоянию «лихих девяностых». Поэтому для начала принцепс должен воспитать нацию, дать ей окрепнуть и избавиться от дурных пережитков прошлого. Чтобы предложения отдельных выродков нации вернуться к нынешнему государственному устройству, к нынешней экономической системе и нравственным идеалам, выглядело сродни предложениям восстановить монархию в наши дни – полным бредом.

 

ВАРВАРИЗАЦИЯ РОССИИ

 

Противоестественная ущербность «ценностей» как современной России, так и подающего ей пример «цивилизованного мира», излечима лишь варварством, и потому преднамеренный курс нового лидера нации на варварство не только предсказуем, но и более чем оправдан. Ибо укрепление духа нации есть первейшая задача лидера. История же не раз демонстрировала превосходство народов, преисполненных духом варварства, над более «развитыми» и оттого развращенными народами.

 

Так, выше я уже упоминал о причинах заката Римской Империи и Византии, погибших от рук варваров. Для полноты картины могу привести пример крестоносцев, преданных своими цивилизованными королями и папами и изгнанных из Леванта варварами-сарацинами; американцев, не сумевших выжечь напалмом боевой дух варваров-вьетнамцев; Советского Союза, встрявшего в варварском Афганистане и ушедшего ни с чем; наконец, современной России, который год платящей дань за перемирие непобежденным варварам-чеченцам.

 

Во избежание недоразумений уточню, что не следует путать варварство с дикарством. Нации, лишенные «цивилизованного» ханжества, устанавливающие в своем обществе жестокие, но справедливые законы и традиции, призванные не только сохранять порядок, но и смолоду воспитывать людей в соответствии с их естественным предназначением (так, чтобы мужчины становились войнами, а женщины – матерями и хранительницами очага) – это варварские нации. Народы, не чтящие никаких законов, не уважающие ни других, ни себя, предающиеся разложению и воспевающие его грани как «традиции» - это дикари. Разница очевидна. И, увы, нетрудно догадаться, к кому следует относить нынешних россиян.

 

Отслеживая экономические и идеологические тенденции последних десятилетий, можно с уверенностью сказать, что мир неуклонно приближается к эпохе Нового Средневековья, описанной Рене Геноном. И приближает его наступление, в первую очередь, хаос, порождаемый переспевшими плодами цивилизации. В противовес изнеженности толерантной современности, завтрашний мир обещает быть жестоким, и потому становление России на путь варварства (прим. или, если хотите, варваризацию России) следует расценивать как весьма предусмотрительный шаг, благодаря которому русская нация может заметно укрепить свои позиции в будущем. Не просто выжить, но стать «впереди планеты всей».

 

Первым шагом на этом пути должно стать изменение законодательства. Важно понимать, что только основанные на национальных традициях законы способны создать благочестивые устои общества, гарантировав его процветание на всех уровнях, от отдельного человека и до всего государства. Причем залогом исполнения законов должна стать жестокость и неотвратимость наказания, ибо привить развращенному обществу уважение к закону возможно, увы, только репрессивными мерами.

 

Главное отличие нового уголовного кодекса должно заключаться в отказе от лишения свободы как основного метода наказания. Публичные телесные наказания, клеймение воров и карманников, отсечение рук у взяточников и казнокрадов, хирургическая кастрация насильников и педофилов, наконец, повешение детоубийц, маньяков и «идейных» рецидивистов – вот примерный список наказаний, способных понизить уровень преступности до минимума. В случае, если жестокость наказаний будет соизмерима с тяжестью преступлений, а клеветники и судьи, выносящие приговор невиновным, будут приговариваться к тому же наказанию, что и безвинно осужденные, нация получит настолько эффективную правоохранительную систему, что ее средневековая жестокость не будет казаться дорогой расплатой за порядок.

 

Устои общества также должны заметно ужесточиться. В первую очередь должно поменяться отношение к военному ремеслу. Сохранять дискредитировавшую себя практику обязательного призыва для этого совершенно ни к чему: новая армия должна строиться на профессионалах и добровольцах. Другое дело, что сознательный отказ от службы должен стать уделом тех, кто не боится выглядеть в глазах людей не только предателем нации, но и идиотом; социальная политика государства должна быть такова, что лишь по прохождении службы человек получал и социальные гарантии, и возможности карьерного роста. Скептикам рекомендую обратиться к примеру Израиля, где чувство патриотизма (смешанное с жаждой государственных привилегий) мотивирует пополнять ряды добровольцев даже женщин.

 

О необходимости искоренения дурных армейских «традиций» (таких, как дедовщина, «военный долбо..изм», повальное пьянство и т.д.) я умолчу. Это и так понятно.

 

Забота нового государя об укреплении армии и воинского духа в сердцах граждан должна стать первостепенной. И не только потому, что геополитическое положение России дает ей возможность оставаться безоружной лишь в качестве «сырьевого придатка». Развитие воинства вкупе с легализацией оружия является важнейшим подспорьем в деле нравственного созревания нации, и одновременно – гарантом справедливости. Подобно «Кольту», хранящему американскую демократию, пистолет Макарова (и его приемники) должен стать гарантом свободы русской нации, в том числе и от дурных правителей – в том случае, если другие средства окажутся бессильны.

 

Важнейшим аспектом варваризации должно стать упрощение устоев общества – вернее, отказ от их искусственного усложнения, навязанного современностью. Я имею в виду отказ от математического рационального восприятия мира в пользу естественно-традиционного. Эта мера обещает облагородить нацию, вернуть ей нравственно-психологическое здоровье и трезвый взгляд на жизненные ценности. Поборников нынешнего «цифрового мировоззрения», не мыслящих жизни без непрестанных дум о процентах по кредитам и озабоченных судьбой своих активов на «Форексе», могу заверить, что большая часть истинных удовольствий этого мира придумана задолго до появления «Форекса», кредитов, капитализма и «цивилизации» вместе взятых.

 

Безусловно, рассуждать о конкретике, о тонких штрихах будущего можно часами. Полагаю, что те читатели, которых к сему моменту не начало воротить от моего повествования, без труда смогут дорисовать картину самостоятельно. Ибо все вышеописанное не выходит за рамки трансцендентной системы ценностей, которую я про себя называю русским адекватом.

 

НОВАЯ РУСЬ

 

Во благо создания новой, возрожденной нации и нового, принципиально отличного государства, принцепсу следует избавиться от пережитков прошлого, начиная с символов преодоленной эпохи.

 

Менять следует все, от названий правительственных институтов до названий городских улиц. Вся государственная геральдика, все символы власти должны быть изменены. Флаг и герб – не исключение. Само название страны, дискредитировавшей себя донельзя, также должно быть изменено. История – в лице нового правителя – рассудит сама, но возрождение Руси в качестве названия нового государства было бы самым справедливым, благородным и в то же время понятным народу решением.

 

Процитирую слова Макиавелли:

 

«Способ обновления заключается… в возврате к первоначальному состоянию. Всякое учение, всякая республика и всякое царство поначалу необходимо содержат в себе некое благо, с помощью которого они делают первые успехи и первые приобретения. Но поскольку с течением времени это благо подвергается порче, то если не вернуть его в прежние рамки, оно неизбежно погубит все тело. Как говорят о человеческих телах ученые врачи, «quod qoutidie aggregator aliquid, quod quandoque indiget curatione» (с лат. -«что ежедневно вбирает в себя нечто, рано или поздно требует излечения»)».

 

В случае нашего государства и нашей нации, «неким благом» являются русские традиции, чтение которых является гарантом благородства и процветания как народа, так и страны.

 

Изменения не должны ограничиваться рокировкой названий – должна измениться сама суть государства. Новая Русь обязана стать варварской религиозно-воинской державой, власть которой и ведомая ею внутренняя и внешняя политика в полной мере должна соответствовать исконно русскому менталитету. Заново, опираясь лишь на идеалы древности, должно быть создано воинское сословие, сословия гильдиевых ремесленников и общинных земледельцев, новые школы ученых, мыслителей и творцов, новая элита – аристократия духа, а не денег. В новом русском обществе у каждого должно быть свое место, своя роль, добросовестное исполнение которой гарантирует благоденствие и развитие как отдельного члена нации, так и всей нации, всего государства.

 

В противовес хаосу нынешнего общества маргиналов, новое общество должно стать кастовым. И лишь те молодые люди, чьи способности и волевые качества будут оказываться выше планок своего происхождения, должны иметь законную возможность перехода в более высшие касты, где они могли бы заменить недостойных, выродившихся потомков благородных отцов. При этом развитие личности в соответствии с ее способностями и потенциалом должно стать важнейшей задачей государства, ибо только так оно сможет обеспечить надлежащую циркуляцию элиты, сохранение и развитие нацией новых (вернее, хорошо забытых старых) традиций. И если созидательная роль первого принцепса в деле возрождения нации будет исполнена им в полной мере, то в будущем уже нация станет первостепенным творцом – как самой себя, так и новых, рожденных и воспитанных ею предводителей.

 

Главное, чтобы нация и ее лидеры не забывали ошибок прошлого, признаков притаившихся граблей, в изобилии разбросанных по полю русской истории. И прежде всего нация должна из поколения в поколение оставаться твердой, подтянутой и по-русски варварской, должна «возлюбить солнечный зной превыше тенистой прохлады» предпочитая доблесть праздности – источнику упадка духа.

 

Тем же, кто в силу личных причин не сможет принять уклад новой державы, кому система демократии/либерализма/капитализма будет казаться «потерянным раем», представится возможность повоевать с сильным и достойным врагом. Быть может, и они в борьбе обретут доблесть и отвагу, столь недостающую мужам эпохи, за восстановление которой они решат бороться.

 

Заключение

 

Я не питаю иллюзий, что написанный мною трактат что-то изменит; при том, что я не могу быть уверен, что хотя бы каждый десятый наткнувшийся на него захочет и сможет его осилить. И уж тем более я не смею мнить, что даже в самом оптимистичном случае события пойдут в строгом соответствии с моим весьма утопическим прогнозом. Но все же надеюсь, что мой посыл не пропадет даром, изменит чье-то мировоззрение, а кому-то, быть может, даст фронт работы.

Повторюсь, мое мнение не претендует на звание истины в последней инстанции. Заметьте, что и свои выводы касательно дальнейшей стратегии действий я подавал не в качестве призывов, но в качестве авторской позиции. Хоть я и не нахожу иных эффективных способов борьбы.

 

Все, на что я могу надеяться сейчас: на благоразумие людей, выходивших этой зимой на митинги из чистых побуждений, ведомых не призывами, но искренними порывами сердца. Сегодня им ни в коем случае не следует впадать в скептическую хандру. Но в то же время они должны понять, что им незачем цепляться за мачту тонущего корабля «оранжевой оппозиции». Немцов, Навальный, Удальцов и вся их дружная компания любителей попить чаю с Медведевым должны уйти в прошлое.

 

Незачем ездить в Москву на «марш миллиона» (который соберет в лучшем случае двадцатую долю от заявленного количества), незачем жертвовать своим здоровьем, голодая во имя чужих политических интересов, незачем переживать о судьбе дегенераток из Pussy Riot. Единственное, что должно сейчас связывать с немцовской оппозицией человека, желающего для своей Родины лучшего будущего – это драгоценный опыт, полученный в результате провала кампании «за честные выборы».

 

Ближайшие пять лет политического затишья обещают стать временем для раздумий, периодом созревания нации для освобождения от ига. Это немалый срок, особенно если учитывать, что значительную долю необходимого материала можно почерпнуть из вчерашнего опыта уже сегодня – при его правильном осознании. Надеюсь, что сей трактат сможет оказаться хорошим для этого подспорьем; и если читатель по прочтении останется того же мнения, автор будет признателен за репосты и любую другую посильную помощь по продвижению материала.

 

С уважением, Владислав Яров, 23 апреля 2012.

 

<НАЗАД>