|
Было полтретьего ночи, я сидел на своем нижнем боковом месте и бездумно смотрел на черный, сплошной массив проносящихся мимо деревьев. Путь до Питера не длинный – около восьми часов, но ночной, – а первую ночь в поезде я спать не могу. Впрочем, всем знакома эта железнодорожная псевдомагия, ложь движения, мнимость некой цели, а главное – умиротворяющая расслабленность, что хоть несколько часов ты можешь ничего не делать, ничего не решать, ты безответственен, ты никто, крупица, частица, которую несет куда-то огромный, стальной механизм коммуникации. Обратные рейсы, из Питера, обычно более шумные. Едет больше молодежи, солдатни, да и просто раскрепощенных, веселых людей. Потому частенько в том или ином купе до утра не прекращаются разговоры и распитие алкогольных напитков различной крепости. Пассажиры из моего города, следуя некой провинциальной стыдливой традиции, торопливо укладываются спать, и скоро метаморфоза плацкартного вагона превращает мужчин, женщин, старух и детей в сопящее, пыхтящее, покряхтывающее множество торчащих ног. Я не сплю большую часть ночи, потому всегда беру нижнее боковое место. Хорошие попутчики попадаются редко, обычно социально озабоченный индивид спешит укрыть интимную процедуру сна под простыней или одеялом. А мне нравится смотреть на мелькающие полустанки, вокзалы, обдаваться холодным светом прожекторов. Я смотрю на одинокие, маленькие домики, в которых еще горит иногда свет и представляю, что там живут люди, занятые сейчас своими обычными проблемами, и им совершенно неизвестно, что вот сейчас я смотрю на их жилища из проносящегося мимо поезда и думаю о них. Было полтретьего ночи, и две бутылки пива были уже пусты. Оставалось еще две, и, в принципе, этого было как раз. Я аккуратно открыл одну из них, пригубил, и здесь торопливой, неряшливой походкой кто-то пошел по проходу. Бывают моменты в жизни, когда некое предощущение уже показывает тебе, что произойдет дальше. И здесь все чувство грядущего, независимо от строя эмоциональной фактуры последнего, исчезает, нивелируется, транспонируется во вне твоего существа. По проходу быстро шла девушка. Я успел только зафиксировать ореол волос вокруг белого овала лица, дергающиеся, как у куклы руки, меня обдало запахом духов, и она прошла мимо. Я глотнул пива и посмотрел в окно. Мы проехали дорогу с нависшим пальцем шлагбаума. Верхняя надо мной полка тяжело скрипнула. Там ехал какой-то толстяк в костюме и с портфелем. Наверняка, командировочный. Я успел отхлебнуть еще пару раз, когда она вернулась. Почти прошла мимо, потом внезапно, почти не останавливаясь, села напротив, неловко подогнув ноги. Оперлась локтями о стол. Волосы закрыли ей лицо. Смысл цели в процессе ее достижения. Когда случается что-то, чего давно ждал, давно хотел, берет и случается, вот так вот, прямо, то впадаешь в некую прострацию. Нет, разумеется, я был не против познакомиться с девушкой в ночном поезде. Но воображение уже создало некую лакированную картинку, и бессознательно я желал исполнения именно этой картинки. Я был не готов, и в какой-то мере раздосадован за свой сценарий. И за то, что меня вырвали из уютного кокона дымчатых мыслей. Потому я молчал и пил пиво, хотя, конечно, понимал, что веду себя неправильно, вполне возможно что-то упускаю, всего лишь из-за привязанности к некому шаблону. Так события управляют нами. Прошло несколько минут. Вагон мягко покачивало. По потолку проползли нежные световые полосы. - У вас есть еще пиво? – спросила она, не поднимая лица. У нее был подавленный, с хрипотцой, голос. Все также молча я откупорил последнюю бутылку и придвинул ей. Она некоторое время ждала, будто колеблясь, потом резко и жадно сделала несколько глотков. Закашлялась. С соседней верхней полки приподнялась какая-то женщина, посмотрела на нас взглядом жертвы Освенцима и улеглась обратно. - У меня умерла мама, - неожиданно сказала моя соседка. Теперь она тоже смотрела в окно. Высвечивался ее профиль, мертвенно-бледный в дорожном свете. Я почему-то не поверил ей. Не знаю, почему. Возможно, мне просто не захотелось. Мне хотелось других слов, других ощущений. - Когда? – спросил я. - Сегодня. Она снова взяла бутылку. Дробно простучали колеса. - Вы курите? – спросила она. Я кивнул. Мы вышли в тамбур. Она прислонилась к стене, затянулась сигаретой, так же жадно и судорожно, как и пила. Выдохнула дым в грязное стекло. Красивая. Точеный носик, никнущие уголки губ. Худенькая, стройная. Даже размытая тушь казалась уместной. - Как тебя зовут? – спросил я. - Что? – спросила она через несколько секунд, будто очнувшись ото сна. Я повторил. - Алла. Я представился. Мне показалось - она не услышала. Мы докурили молча. Я повернулся, чтобы выбросить окурок, и тут она сделал шаг ко мне. Поцелуй был резкий и исступленный, но постепенно, пока я сжимал ее дрожащую спину, смягчался. Она откинулась и посмотрела на меня. Что было в этом взгляде? Надежда? Желание? Нет. Скорее, просьба. О том, чего я не мог понять. Она вдруг застенчиво улыбнулась, выскользнула из моих рук и прошла в вагон. Я достал еще сигарету и закурил. Кинематографический жест. Когда я вернулся на свое место, ее там не было. Я допил свое пиво, потом ее. Поезд мчался, грохоча колесами. По потолку проползали нежные тени. Меня начинало клонить в сон. Смотря в окно, я думал, солгала все же она мне или нет. |